Читать книгу - "Погибают всегда лучшие - Владимир Гурвич"

– Сбегай, пожалуйста, в ближайший магазин и купи несколько пакетов томатного сока. – Я протянул ему деньги.

Я опять посмотрел на парня.

– Ну что ты уставился на меня полными ненавистью глазами. Ты уже забыл, что ночью едва не заколол двух человек. И одни из них это я. Кто должен на кого смотреть с ненавистью? Как ты считаешь?

– Вы сделали из меня калеку. Как я теперь буду жить с таким лицом, – вдруг скорее не сказал, а плюнул в меня словами Алексей.

– А когда ты брал в руки нож, ты думал о возможных последствиях, ты думал о том, что можешь кого-то ранить, убить? Или ты не знаешь: тот, кто берет оружие, может, сам от него и пострадать.

Короткая вспышка гнева прошла, и мне вдруг стало жалко его. Как бы я переживал, если бы со мною в семнадцать лет случилось бы такое несчастье.

– Ты бы подумал о другом, ты понимаешь, что тебе должны судить за то, что забрался в помещение избиркома, за то, что ранил ножом человека. Я должен пойти в милицию и написать на тебя заявление. Хотя не исключено, что милиция сама явится по твою душу, как только узнает, где ты находишься. Скоро у нас будет совсем другая милиция, не та, которая идет на поводу вашей братвы. Если бы ты был хоть чуток поумней, ты бы понял, что на самом деле я тебя спас от самой большой беды – убийства человека. На тебе всю жизнь висел бы такой ужасный грех. Конечно, неприятно иметь на лице шрамы, но поверь мне, в сто раз страшнее иметь на совести такую страшную тяжесть. Так что радуйся, что Бог тебя уберег от этого. Скажи мне, ты местный, где живешь?

– На «Хуторке», – неохотно ответил Алексей.

– Знакомое место. если дашь адрес, я извещу твоих родных, где ты находишься. В больнице поди и не кормят.

– Денег нет, город два месяца ничего нам не переводит, лекарство кончаются, – снова вмешался в разговор внимательно слушающий нас врач.

– Какая уж тут еда. Больные сами себя кормят. Те, кто могут. Вы бы уж помогли нам.

– Будем разбираться со всеми делами, поможем и вашей больнице. Пока я еще не мэр. Так что, сообщишь адрес? – обратился я уже к парню.

– Все равно никто ко мне не придет. Матери не до меня.

– Если ты с «Хуторка» значит скорей всего ты из отряда Горца, – задумчиво произнес я.

– Думаете, я перед вами сейчас растекусь. Идите вы… – Алексей громко и смачно выругался.

– Ты бы лучше о жизни своей подумал, что будешь делать дальше, когда выйдешь отсюда, куда пойдешь? В тюрьму, опять в банду или будешь жить нормальной жизнью? Я хочу тебе помочь, чтобы ты не покатился туда, откуда уже не выбраться.

Вернувшийся с ответственного задания телохранитель, поставил на тумбочку три пакета сока. Я встал со своего места.

– Подумай обо всем, ты уже не мальчик, а я еще как-нибудь к тебе заеду – и мы обо всем поговорим. Сколько ему тут еще валяться? – обратился я к врачу.

– Недели две, не меньше, пока ребра не срастутся.

– Время для размышлений у тебя есть. Если есть голова, думай. А нет головы, так и не жалко, тогда одна у тебя дорога – прямиком к гибели. Ты меня понял?

Я не стал ждать его ответа, а повернулся и зашагал к выходу.

У Вознесенского меня поджидал весь мой избирательный штаб вместе со всеми помощниками и помощницами. Хотя не было еще даже предварительных итогов, меня начали все дружно поздравлять, как со свершившимся фактом. С шумом открыли шампанское, все выпили за победу. Я сам не знал, почему, но настроение у меня было не праздничное, на экране памяти все время высвечивалось бледное, наполовину срытое бинтами лицо парня. Я не мог отделаться от мысли, что этот его нынешний портрет – моих рук дело.

Мы стали обсуждать наши текущие и грядущие дела, но мое внимание уже не первый раз привлекло странное поведение пары: Вознесенский – Ксения. Ни тот, ни другой почти не участвовали в общем разговоре и даже не смотрели друг на друга, словно были незнакомы или в ссоре. Но при этом меня не оставляло ощущение, что они находятся вместе.

Наступило время для вечерних теленовостей. На экране появились переполненные избирательные участки, интервью с избирателями, большинство из которых говорило, что отдали свой голос борцу с преступностью и коррупции нашему дорогому Владиславу Сергеевичу Легкоступову.

Настроение у всех было веселое и радостное, подогретое вдобавок немалым количеством выпитого хорошего вина. Кто-то даже предложил включить музыку и потанцевать. Сразу же образовалось несколько пар. Я почувствовал, как у меня, все сильнее ускоряя ритм, заколотилось сердце. Я встал и направился к Ксении.

Она не стала отказываться от моего приглашения, и мы влились в круг танцующих. Мы плыли под неторопливую мелодию, я впервые держал в объятиях молодую женщину, чувствовал тонкий аромат ее духов, которым дышали ее волосы.

– Ну вот вы и мэр, – произнесла вдруг Ксения.

– Кажется, в самом деле что-то подобное со мной происходит.

– Вам не страшно?

– Страшно, – сознался я. – Я никогда не был мэром и плохо знаю, что это такое. Я привык отвечать только за себя, а теперь придется отвечать за целый город. Да еще невероятно запущенный, где власть в руках преступных кланов. С ума можно сойти от такой замечательной перспективы.

– Но я вас знаю, вы не сойдете с дистанции. Вы их всех победите.

– Вы так уверены во мне?

Ксения ничего не сказала то ли потому, что кончилась мелодию, и наш разговор оборвался по естественной причине, то ли потому, что не захотела отвечать.

Я проводил Ксению на прежнее место, а сам вышел на балкон. Я чувствовал, что немного разгорячился, и прохладный ветер приятно остужал мое лицо. За своей спиной я услышал шаги. Но мне не надо было оборачиваться, чтобы определить, кому они принадлежат. Я был уверен, что он последует за мной.

– Вы не жалеете, что согласились тогда на мое предложение?

– А вы не жалеете, что сделали его мне, Борис Эдмондович?

– А если я вам скажу: жалею, вы поверите?

– Я думаю, вы жалеете, но не по причине того, что я завтра стану мэром. Здесь есть еще что-то, что не связано напрямую с этим. Мне так кажется.

– А если я скажу: да, как вы отнесетесь к моим словам?

– Попробую вас понять. Знаете, перед тем, как приехать сюда, я заезжал в больницу к тому парню, который ранил Анатолия и которого я покалечил. Ему нет восемнадцати, а придется всю жизнь проходить с сломанным носом.

– Вам стало его жалко?

– Черт его знает. С одной стороны, как вспомню, что он едва не пропорол своим ножичком Алексея и меня хочется его растерзать на части. А как вспомню его перевязанное лицо, хочется чем-то помочь, сделать так, чтобы у него не осталось бы этих проклятых шрамов. Сначала у меня даже и мысли не было его навещать, но это Анатолий внушил мне эту мысль. Там, в больнице я подумал о том, что это очень плохо, что мы вынуждены разделять всех, кто живет в городе, на своих и чужих. То, что этот парень оказался среди них, не более чем трагическая ошибка. И ведь не он один в таком положении, скольких можно еще вернуть с того берега на наш.