Читать книгу - "Самоубийство по заказу - Фридрих Незнанский"

…Майя Борисовна, как понял Александр Борисович из рассказа Кати, пока они ехали в такси, была строгим и непреклонным редактором. Имела свои твердые убеждения и никому не позволяла усомниться в собственной правоте. Обладала хорошим литературным вкусом, любила читать и к тому же приучала сотрудников редакции, которые во всех случаях предпочитали пользоваться Интернетом. Вот такой она была «несовременный» человек. Наверняка она и в «мировую паутину» заглядывала исключительно по служебной необходимости. Могла, возможно, и ничего не знать о солдатском письме. Или – наоборот, обладала недостающей информацией, и тогда Турецкому просто очень повезло, что Катя ее знает, что они – близкие подруги.

Но не было пока неизвестно никому из них о том, что, вернувшись из Москвы, Лана Медынская первым делом посетила свою наставницу в журналистике и вообще. Можно сказать, и в жизни – тоже. И подробно рассказала всю свою одиссею, включая неудавшееся интервью с командиром Андрея. А потом посвятила и в планы, которые они разработали вместе со Столешниковой. И, в общих чертах, Майя Борисовна одобрила то, что задумали «девочки».

Для Чупиковой девочками были все – и старше, и младше ее. Может быть, это объяснялось тем, что сама по себе Майя Борисовна выглядела женщиной, лишенной конкретного возраста. По паспорту ей было сорок пять. Но пятидесятилетние, и даже старше, женщины, глядя на эту статную, истинно русскую красавицу с вызывающей роскошной золотистой косой, свисавшей с плеча на высокую грудь Майи, испытывали невольное почтение. Как, вероятно, его испытывали когда-то простые поселянки, встречаясь с великородной княгиней…

Да, вид у Чупиковой был действительно княжеский – это была первая мысль Турецкого. И он почувствовал, что и сам немного обалдел от встречи с такой нестандартной, неожиданной женщиной. Вот ей бы, подумал он, подходя, чтобы протянуть руку для приветствия, и испытывая при этом непривычную для себя робость, и носить фамилию Князева, а не той сушеной рыбке.

Вероятно, его мысли были настолько ясно написаны на лице, что Катя громко прыснула, зажав рот ладошкой.

– А я знаю, чего ты подумал! – воскликнула она.

Александр Борисович быстро взглянул на нее и кивнул:

– Я думаю, ты угадала.

Катюша, которая только что обнималась с подругой, словно девчонка, радостно захлопала в ладоши.

– Вы о чем? – чуть нахмурилась Чупикова, подавая Турецкому довольно крепкую ладонь.

– Смею предположить, – смеясь, сказал Турецкий, – что Катюша Царицына вспомнила на миг свою боевую соратницу, мадам Князеву. Не так ли? – он обернулся к Кате.

– Вот черт! Угадал же! – захохотала та.

А Турецкий тем временем поднес руку Майи к своим губам и коснулся ими кончиков ее пальцев. И, не отпуская их, добавил:

– Фамилию Князева следовало бы носить вам. Тогда было бы стопроцентное попадание.

– Каждому – свое, – парировала Чупикова, – меня и моя вполне устраивает.

– Знаете, – все еще держа в руке ее пальцы, ответил Турецкий и чуть заметно подмигнул, но так, чтоб заметить мог только тот, кто и хотел бы заметить, – меня, пожалуй, тоже… – И они словно бы обменялись чуть затянувшимися, проникающими друг в друга взглядами.

Грязнов с Катей занялись немедленно устройством стола, раскладыванием по тарелкам Грязновских таежных деликатесов.

Майя же, как она попросила сразу называть себя, предложила Саше – это была и его убедительная просьба, – присесть на диван и рассказать, какие проблемы его заставили примчаться на край света, да еще заручившись поддержкой подруги и в ее сопровождении?

Ее взгляд, устремленный на него, был совсем не прост. Он это почувствовал.

Она словно медленно и дотошно изучала его. Так, наверное, художник смотрит на свою модель, чтобы потом передать на полотне то, что не видно обыкновенному зрителю, но что как раз и составляет тайну обаяния изображенного на полотне человека.

А, между прочим, уже и от ее наблюдательного глаза не укрылись те своеобразные флюиды, что ли, излучаемые Славкой и Катей, присущие людям, встретившимся впервые и почувствовавшим сильное взаимное притяжение. И, чтобы не мешать им, Майя вдруг словно переиграла, предложила Саше выйти на широкий, нестандартный балкон, уставленный горшками с цветущими растениями и напоминавший небольшой сад. Тут же стояли низкие скамеечки, можно и покурить.

– Симпатичная квартира, – сказал он, оглядываясь. – У вас большая семья?

– Нет, – просто сказала она. – Муж… Он в Москве. Работает на Краснопресненской набережной. Знаете, такой большой белый дом, похожий на торт с кремом? А разве вам Катюша не рассказывала?

– Нет. Но, надо полагать, вы отказались покинуть родной город и свою газету, что в конечном счете устроило обоих?

– Вы так легко угадываете… И она действительно вам не говорила?

– Как на духу! – он прижал ладонь к груди. – Честное слово!

– Да, он был моим мужем.

– Вот оно что… Ну, теперь у нас полная ясность. Но это хорошо, что был.

– Чем же?

– Значит, уже нет, – он засмеялся, и Майя его охотно поддержала.

Обстановка была более чем удобной и располагающей к откровенности. И Александр Борисович подробно изложил свои соображения по поводу солдатского письма, которое, как он не без интереса узнал, было хорошо знакомо и ей. Но она слушала и предпочитала не комментировать. Видимо, чисто газетная привычка не мешать поступлению информации. А слушать она умела, это факт, решил Турецкий.

И когда он, можно сказать, выдохся, потому что ему уже надоело рассказывать, слова какие-то говорить, в то время как хотелось, так же как она, молча и внимательно рассматривать ее лицо, глаза, матовые щеки, прихотливо изогнутые полные губы – яркие сами по себе.

Видно оценив его взгляд, она впервые за все время его рассказа улыбнулась и сказала:

– Могу вас обрадовать, Саша. Считайте, что вы уже нашли то, что искали. И это, как я вижу теперь, не простое стечение обстоятельств. Вы ведь размышляли, да? Действовали, вероятно, в правильном направлении.

А Катюшка, как человек беспокойный и добрый, вовремя оказалась на вашем пути. Либо – вы на ее, что теперь уже неважно. Но все-таки вам повезло, господин следователь. А что, – спросила с удивлением и словно бы без всякой связи с предыдущим, – вы, кажется, разочарованы, да? Или огорчены?

– Я?! Что вы, Майя! Везение – это, вы правы, всего лишь закономерный результат напряженной работы мозгов… Ну, а если меня что и может огорчить, так это, я готов признаться… – И он замолчал.

– Ну, так признавайтесь же! – засмеялась она.

– Хорошо. Представьте себе парадокс, что человека может огорчить одновременное исполнение двух противоположных начал – удачи и неудачи. Такое реально, как полагаете?

– Да как вам сказать? Надо подумать…