Читать книгу - "Эликсир вечной молодости - Ирина Арбенина"

— А что он пилит-то, если не секрет?

— Я не думаю, что это будет принципиальное уточнение. Знаете, это тип людей, которые все время что-то чинят, пилят и мастерят, и им не так уж и важно, что это. Для них это занятие — вроде наркотика. Они как что-нибудь увидят — сразу начинают это чинить. А потом сразу — пить. Чтобы не случилось ненужной паузы — отрезка времени, за который успеваешь оглянуться на свою жизнь. Чтобы не успеть задать себе некоторые неприятные вопросы.

— Например?

— Ну, типа “и зачем это все?”.

— И типа “в чем смысл жизни”?

— Ну, вроде того…

Богул вынул деревянную щеколду и распахнул ворота “Огонька”.

— Э, да тут целый музей деревянного зодчества! Чего только нет! — воскликнула Светлова.

— Ну вот, теперь вы видите, чего наш Кудинов все время пилит, — заметил Богул. — Я же говорил: золотые руки!

В самом деле, территория кафе-харчевни “Огонек” была, по сути, миниатюрным заповедником деревянного зодчества. И, очевидно, в авторском исполнении “зодчего Кудинова”.

За оградой из вбитых в землю кольев, которую без проблем преодолели Светлова и лейтенант Богул, располагались всевозможные миниатюрные теремки и беседочки, пеньки и скамеечки…

Самое большое здание тоже было срубом из толстых бревен.

Аня заглянула в один из теремков, и над головой у нее тут же зазвенело.

Она подняла голову, разглядывая колокольчики над входом.

— Какая-то дикая смесь из тибетских колокольчиков и русских сказок, — заметила Светлова, закончив осмотр. — По-видимому, такая же, как у Кудинова в голове. Новый загородный архитектурный стиль.

— Да такой красоты придорожной сейчас везде хватает, — поддержал “архитектурную” тему Богул. — Пеньки в виде скамеечек и скамеечки в виде пеньков. Зато, я думаю, на такую клюкву проголодавшиеся проезжие с большой дороги должны хорошо клевать. Если здесь еще и хорошо кормят, а хозяин встречает гостей босиком и в косоворотке, то коммерческий успех обеспечен.

Лейтенант Богул достал сигареты и присел на резную скамью. И еле удержал равновесие, чтобы не свалиться на пол:

— Ах ты…

— Что там такое?

— Да тут у него все с хитростью… Вроде как садишься и падаешь, но на самом деле, не падаешь! Шутка, наверное, такая.

— Ну такие шутки-приколы для загородного отдыха всегда были в традиции. Как, например, в Петергофе: наступаешь на что-то, а тебе фонтанчик — в физиономию. Или, знаете, как в ресторане “Мефисто”: там в туалете — хихикают…

— Кто?

— Ну, предполагается, что привидения. Тоже шутка такая.

— Может быть, это и шутки всякие… Может быть… Например, как в русских народных сказках? Там молодца напоили, спать на лежанку положили, а лежанка — кувырк! И летит молодец неизвестно куда.

— Все-таки он, по-видимому, действительно умелец?

— Да уж.., леший его забери!

— Не одобряете?

— Не люблю я, Анюта, этих умельцев.

— Отчего, Богул? А вот женщины обычно таких мужчин — “золотые руки” хвалят: хозяйственный и все такое…

— Ну, я ведь не женщина, а мент. Какие-то, понимаете ли, они, эти “золотые руки”, обычно непрозрачные. Все время что-то там строгают, мастерят и мурлычут себе под нос. Чего они там себе мурлычут, спрашивается? Что там у него в башке.., какие тараканы?

Вот у нас одно дело недавно закрыли… Один такой умелец все мебель мастерил, мастерил, все под нос песенки себе мурлыкал… Тихий такой, безобидный. Ну, те самые “золотые руки”, в общем. А потом старушке своей голову взял да отчекрыжил — ив кастрюлю положил. И сел телевизор смотреть. Ну, не пенсионер, а просто Саломея какая-то ветхозаветная!..

Вот поэтому я их, Анюта, не одобряю. Непроницаемые они, непредсказуемые. Очень уж в себе! Слишком много времени наедине с острыми колющими и режущими инструментами проводят.

— Пожалуй… Хотя обобщения подобного рода редко бывают верны.

— А вам что же, Аня, нравятся, которые сами мебель мастерят?

— Да нет, Богул. Если честно, у меня на редкость пошлый вкус: мне больше нравятся мужчины, которые покупают мебель в магазине “Икеа” и расплачиваются при этом кредитной картой.

— Да, — согласился лейтенант, — эти все-таки более предсказуемые. Хотя…

— Что такое?

Лейтенант усмехнулся:

— Обобщения редко бывают верны!

* * *

Ни одного человека на территории “заповедника деревянного зодчества” Светлова и лейтенант Богул не встретили. Тишина здесь действительно стояла, как в заповеднике.

Возможно, это было связано с утренним временем — слишком рано. Такие кафе-харчевни оживают обычно к середине дня, а по-настоящему — к вечеру. Когда съезжается расслабляться народ и начинается гульба.

Дверь в харчевню была закрыта, но Богул достал какие-то подозрительные ключики и с легкостью отомкнул закрытую дверь.

— Отмычки это у вас, что ли? — поинтересовалась Светлова.

— Фу! — Богул отмахнулся. — Откуда вы слова-то такие знаете? Отмычки! Просто так — для пользы следствия.

* * *

Осмотр “Огонька”, в общем, не дал ничего особенного.

Кроме, может быть, некоторой информации о странной изобретательности владельца этого заведения, дающей почву для догадок. Атак.., сплошное разочарование. Богул аккуратно замкнул дверь “Огонька”.

— Дайте хоть поглядеть, чем это вы пользуетесь “для пользы следствия”. — Аня протянула руку за “ключиками”.

— Ну поглядите, поглядите! Богул разочарованно вздохнул, окидывая прощальным взором “Огонек”.

— Ни-че-го, — раздельно, по слогам произнес лейтенант, покидая вместе со Светловой сие занятное заведение.

* * *

Хозяин кафе-харчевни Алексей Борисович Кудинов, когда его навестили вернувшиеся из “Огонька” Светлова и лейтенант, был, как обычно, в подпитии.

— Я не могу допрашивать его в таком состоянии. Это запрещено правилами, — вдруг неожиданно щепетильно заявил Богул, взглянув на не вяжущего лыка Алексея Борисовича.

— А я могу! — сказала Светлова. — У меня уже нет правил. При наличии стольких трупов все правила куда-то испарились! Осталась только целесообразность.

Но непреклонный Богул, как всегда, страшно занятый своей милицейской текучкой, все-таки уехал.

А Светлова осталась в квартире Кудинова.

Анна и Богул, по-видимому, как-то незаметно поменялись амплуа. Богул под влиянием постоянного зудения Светловой о “неевропейской дремучести, тотальном неуважении к человеку и совковом беззаконии” стал говорить о каких-то правилах. А Светлова, доведенная до точки всем, что случилось с ней за последнее время, уже стала забывать такие слова, как “уважение к правам” и “правила”, и готова была ради целесообразности на что угодно.