Читать книгу - "Хроника отложенного взрыва - Феликс Меркулов"

Ксения листала газету объявлений и тихонько злилась на посетителей библиотеки, которые постоянно отвлекали ее. Девушка искала другую работу. И желательно в мужском коллективе, потому что женский ее уже достал интригами и сплетнями.

После того как Ксения познакомилась с Яцеком, она стала спиной чувствовать косые взгляды сослуживиц. В разговорах то и дело мелькало: «Ну уж тебе-то нечего о зарплате волноваться, тебя любовник прокормит». Злая зависть больно цепляла. Ксения хотела сбежать от нее.

— Вы знаете, что Васька домой вернулся? — вдруг сказала высокая женщина с мясистым, сплющенным, как у боксера, носом. — Вы, девушка, осторожней домой ходите.

— Какой Васька? — удивленно спросила Ксения.

— Сосед мой. — Женщина положила руку на значок «850 лет Москве», блестевший на зеленой блузке в горошек.

«Странная какая-то. — Ксения удивленно пожала плечами. — Может, не все дома?»

— Остерегайтесь его, он опасный человек!

«Может, милицию вызвать?» — с испугом подумала девушка.

— Вы простите меня, старую дуру, — произнесла женщина. — Вы очень милы, я бы не хотела, чтобы с вами что-то случилось. Вы разве не слышали про это дело? Вы, наверное, недавно здесь работаете?

— Да, — растерянно произнесла Ксения.

— Васька Головачев — маньяк. Он убивал женщин недалеко отсюда. Много шума было. Его поймали, но суд, или кто там, признал его психом. И в дурдом. Все женщины в округе были возмущены. Он дочери моей подруги глаза выколол. Потом изнасиловал. Ножом у живой протыкал новые дырочки и… Ой, противно рассказывать. Когда ее нашли, она еще дышала. У матери чуть сердце не разорвалось. — Посетительница опять приложила руку к груди.

— Клавдия Ивановна, здравствуйте, — поприветствовала посетительницу вторая библиотекарша, вышедшая из хранилища. — Как у вас дела?

— Вы знаете, Ваську отпустили!

— Какой ужас! — Напарница вздрогнула.

Но Ксения больше не слышала их. Она сидела со стеклянными глазами, чувствуя, как холодный ужас сковывает каждую клеточку тела.

— Что там у тебя? — спросил Георгий, врываясь в кабинет Михальского.

— Беда. Заславскому плохо.

Павлу Андреевичу казалось, что железный обруч сдавил шею. В груди засвербело, зуд побежал вверх и, прорвав блокаду стального кольца, вырвался кашлем из горла.

Заславский сел на кровати, трясущимися руками опираясь на спинку. Чья-то крепкая и невидимая хватка вновь сжала шею, не пропускал в легкие тюремный воздух.

— Паша, Паша… — Сокамерник затряс Заславского.

В глазах потемнело. Страх напал внезапно, со спины, как заправский грабитель. Сбил с ног и навалился всей тяжестью, парализуя волю.

Никогда раньше Павел так не боялся смерти: ни в детстве, ни в небе под парашютом, ни на войне. А тут могильный ужас сковал так, что не пошевелишься. Лишь внутри все дрожит. И хочется кричать, да стальной обруч на шее не дает.

— Корпусной! — Кто-то отчаянно заколотил в дверь камеры. — Корпусной, человеку плохо!

Павел жадно хватал ртом воздух, но его вдруг перестало хватать.

— Корпусной, ты чего, оглох?! — колотил в дверь сокамерник.

В соседних хатах услышали и подхватили барабанную дробь. От камеры к камере побежали крики:

— Корпусной, спишь, что ли?!

— Хорош дрочить, корпусной, человеку плохо!

— О, пошел. Шевели копытами. Как черепаха плетешься!

Инспектор заглянул в глазок и увидел посиневшего человека, вокруг которого толпились сокамерники. Заславский царапал руками грудь, словно пытался разорвать ее. На шее вздулись вены, как корни.

— Господи, — выдохнул молоденький охранник, — я сейчас!

Дальнейшее Павел помнил смутно. Его осмотрел дежурный врач, потом бегом тащили по тюремным коридорам в санчасть, он смотрел в потолок, а тоненькая медсестра теребила его:

— Не закрывайте глаза, не уходите!

Ему повезло, что в Матросской Тишине не просто санчасть, а тюремная больница, в которую привозят больных из всех следственных изоляторов Москвы. Заславского бросили на металлический стол, покрытый простыней. Обвязали жгутами, обкололи шприцами, поставили капельницу.

Боль отступила. Но не исчезла. Она лишь отошла на заранее подготовленные позиции, чтобы оттуда угрожать новой атакой.

В небогатой событиями тюремной жизни приступ Заславского долго обсуждали в камерах, смакуя и обсасывая со всех сторон. Диагнозы выносились самые разные: от туберкулеза до инфаркта. А на соседних этажах жалели, что это занимательное событие случилось не у них.

— Вот прочитай, — Яцек показал Георгию заметку в «Столичной молодежи», сообщавшую, что судебное заседание по делу Белугина перенесено из-за болезни главного обвиняемого.

«Вчера Павел Заславский был госпитализирован в больницу Матросской Тишины с диагнозом: сердечная астма, — писала газета. — Если бы этой болезни не было, пожалуй, ее стоило бы придумать. Судебное слушание вступает в завершающую фазу. Обвинение уверено, что доказательствами уже прижало обвиняемых к стенке. И, по словам прокуроров, теперь обвиняемые могут разве что давить на жалость судей, вспоминая былые заслуги, выпячивая мнимые и настоящие болезни. Так что госпитализация полковника, которому уже давно никто не пишет, пришлась как нельзя кстати. Если бы Дима Белугин был жив, он бы снисходительно улыбнулся, глядя на эту суету. Но Димы, к сожалению, с нами нет…»

— Ё-моё! — злился Гольцов.

— Ты можешь проникнуть в больницу, узнать, что Андреичу нужно: лекарства, продукты?

— Тюрьмы охраняет Минюст, не МВД.

— Да мне плевать, кто охраняет. Ты милиционер, можешь попросить свидание, проведать его?

— Попытаюсь.

…Генерал Полуяхтов тоже узнал о болезни Заславского из газет.

«Печально, — подумал он. — Такое событие, а я узнаю из прессы. Теряю хватку. Хотя, с другой стороны, кто мог мне сообщить? Я же не держу это дело на контроле. Хм, астма… Насморк, что ли? Сердечная астма, что это за зверь такой?» Он попросил порученца принести медицинскую энциклопедию, в которой прочитал про эту болезнь, не без самодовольства отметил: «Надо же, а я и не знал. Потому что дышу свежим воздухом, занимаюсь спортом. И никакая астма не страшна. А Заславского жалко. Надо же, не повезло как. Хотя в тюрьме и не то можно заработать…»