Читать книгу - "Черное платье на десерт - Анна Данилова"

Смоленская онемела, она не могла выговорить ни слова – все в ней бунтовало, протестовало против такой чудовищной лжи. Она чувствовала, что там, в Сочи, разыгрывается чья-то крупная карта, и от того, сумеет ли следственная группа из Москвы побить ее своими козырями, зависит судьба какого-то высокого чиновника или мафиози – иначе как можно было объяснить столь сложную и грубую игру, которую они затеяли против нее, Смоленской, нащупав ее самое уязвимое место – подарок Изольде.

– Миша, скажи, они знают, что мы с Изольдой подруги?

– Понятия не имею, но уже в самое ближайшее время они официально сообщат тебе о том, что отпечатки пальцев, обнаруженные на месте преступлений, принадлежат Изольде Павловне Хлудневой. Я сам видел копию заключения…

– И что же, кроме этих отпечатков пальцев, других следов не обнаружено?

– Почему же, обнаружены следы жертв…

– И все? А где же следы настоящего преступника? Того, кто душил всех этих несчастных?! Да что же это такое? И почему так тянут с медицинским заключением? Что это за удушение, когда у жертв трещат ребра и ломаются кости? Миша, включи свет, давай заварим чай и посидим-подумаем, как нам действовать дальше. Ведь все это – провокация чистой воды. Изольда здесь ни при чем. К тому же все это грязная работа. Ну посуди сам, я повторюсь, как мог убийца не заметить золотую зажигалку, если он убивал РАДИ КОРЫСТИ?! Он знал, кого грабить, и выбрал практически самых богатых людей из местных и отдыхающих…

– Ты расскажешь об Изольде Баженову и Скворцову?

– Не знаю, но ведь они и так рано или поздно узнают все сами… Господи, ну и дела! Знаешь, надо срочно предупредить Изольду. И еще. – Она вдруг схватила его за руку и крепко сжала ее: – Спасибо тебе, Миша.

– За что?

– Что пришел ночью и все рассказал. Я ведь еще за столом заметила, что ты много ешь… А когда ты много ешь, значит, волнуешься… Но разве могла я предположить такое… Ты мне поможешь?

Он кивнул и вдруг понял, почему никогда не хотел обладать Катей… Она не женщина. Она – следователь. И этим все сказано. Вся ее плоть, каждая клеточка, каждый волосок или родинка и даже самые нежные и чувствительные впадинки или выпуклости закрыты от мужчины. Неужели ни один мужчина даже не попытался пробудить в ней желание?

Левин впал в какое-то нервное оцепенение и долгое время не мог понять, как можно было одновременно пытаться увидеть в Кате женщину и рассуждать на такие серьезные темы. И когда он пришел к выводу, что заниматься самокопанием сейчас, глубокой ночью, не самое лучшее занятие, то услышал: «А сейчас будем пить чай…» – и понял, что это невинное чаепитие продлится скорее всего до самого утра. Как же иначе, ведь на карту поставлена честь Катиной лучшей подруги.

* * *

В цирке пахло конским навозом и животными. Специфический крепкий запах, вдыхая который уже почти слышишь праздничное звучание оркестра, веселый голос степенного шпрехшталмейстера и видишь сверкающих золотом и бриллиантовыми блестками гуттаперчевых гимнасточек и клоунов с размалеванными уморительными рожами.

Где-то в глубине цирка слышался гул: представление закончилось, и толпа зрителей хлынула на лестницы, чтобы спуститься к гардеробу. Здесь же, на задворках цирка, было относительно тихо и спокойно, если не считать доносящихся откуда-то из-за дверей лая собак и возбужденных голосов артистов, устремившихся в свои гримерные.

Изольда поднялась на второй этаж, где располагалась уборная лилипутов, и, следуя договоренности, три раза постучала в ярко-розовую деревянную, словно игрушечную, дверь, явившуюся для Изольды лишь подтверждением ее предположения о том, что в цирке все несерьезно, даже двери. А вот теперь ей впервые предстояло поговорить с самым настоящим цирковым артистом.

Открылась дверь, и перед ней появился огромный, метра под два ростом, человек в костюме клоуна с набеленным лицом, раскрашенным румянами и синими тенями. Жуткое зрелище.

– Клоун Ферапонт вас приветствует! – расшаркался шут перед Изольдой.

– Мне бы Максимова…

– Он перед вами, – улыбнулась оранжевыми жирными губами веселая рожица, и Изольда только сейчас разглядела, что настоящие губы клоуна вовсе и не смеются. Он был сосредоточенно-серьезен.

– Вы Изольда Павловна? Проходите, пожалуйста. – Максимов предложил ей сесть на маленький продавленный пуф, поскольку все стулья и два кресла довольно большой уборной были завалены реквизитом и костюмами. Стоял сильный запах пудры и спиртного. – Я попросил всех своих, чтобы они подождали нас в буфете, и, если вам захочется с ними поговорить, я тотчас их приглашу. Просто не хотелось, чтобы нам мешали…

Изольда, с интересом разглядывая склянки и коробочки на столе перед большим овальным зеркалом в белой раме, не сразу заговорила. Любопытство пересилило долг. Но потом все же собралась и, предложив Максимову не стесняться и во время разговора спокойно снимать с лица грим, задала единственный вопрос, ради которого, собственно, и приехала:

– Скажите, Александр…

– …Сергеевич, как у Пушкина, очень легко запомнить… – Максимов отвинтил крышку большой пузатой банки и, зачерпнув из нее специальной круглой губкой густой белый крем, принялся наносить его на лицо.

– Скажите, Александр Сергеевич, в вашей труппе есть две женщины-лилипутки лет пятидесяти, предположительно саксофонистки?..

– Саксофонистки? Конечно, есть, но им далеко не пятьдесят, им всего-то чуть больше тридцати…

Он не торопясь привычными движениями принялся счищать губкой ставший цветным жирный крем и, вытирая ее то и дело о большую розовую тряпку, снова и снова водил губкой по ставшему похожим на палитру лицу. – А что, неужели они так старо выглядят?

Изольда молча достала снимки, на которых были изображены трупы лилипуток из морга, и протянула их Максимову.

Тот, вытаращив глаза и обняв правой ладонью подбородок, в каком-то нервном, судорожном порыве смазал с него остатки белой краски и взглянул на Изольду.

– Что вы мне показываете? Это же какой-то кошмар! Где вы взяли эти страшные снимки?

– В морге, Александр Сергеевич. Так это они, ваши саксофонистки?

– Да вы что, с ума сошли?! Катя и Роза только что благополучно выступили, сыграли, что называется, номер и теперь спокойненько попивают пиво в буфете. Они обожают пиво. А этих бедняжек я, слава богу, не знаю… Уф, ну и перепугали же вы меня! А эти футляры, – Максимов кивнул на притулившиеся к большому пакету черные потрепанные футляры, – стало быть, ИХ саксофоны?

– Да. Взгляните на них, пожалуйста.

– Минуточку, вы не хотите немного выпить? – И Александр Сергеевич, не дожидаясь ответа, проворно достал из-под стола початую бутылку красного вина, снял с горлышка стакан, плеснул туда немного и выпил. Затем, приподнявшись, взял с полки уже чистый стакан и налил вина Изольде.

– Выпейте, ведь уже конец рабочего дня, я так всегда балуюсь вечерком… Выпить или не выпить – это ваше дело, конечно, а мое – налить… Неплохое вино, кстати, сладкое… Я, знаете ли, лакомка, люблю сладкие вина и пирожные. Ну так что там у вас?