Читать книгу - "Кинжал всевластия - Наталья Александрова"

– Ходит сюда один… читатель, – ответил старичок. – То есть ходит-то он больше не из-за книг, а из-за Катюши. Только мне это с самого начала показалось подозрительным – Катенька, она, конечно, девушка приветливая, воспитанная, но, понимаете… внешне не очень.

Ленская невольно поправила волосы и осведомилась:

– Кто такая эта Катя?

– Сотрудница здешняя, библиотекарь… да вы ее видели, она сегодня в читальном зале работает, Настю подменяет…

– Постойте, – остановила его Ленская. – При чем здесь эта Катя? Вы ведь, кажется, начали мне рассказывать о каком-то мужчине, о читателе библиотеки…

– Ну да, я и говорю – он ухаживает за Катей, что кажется мне очень странным. Она, как я вам уже сказал, не слишком хороша собой, а Алексей – мужчина импозантный. Конечно, он мог разглядеть за ее неброской внешностью внутреннюю красоту, но, честно говоря, в наше время это как-то неактуально…

– Да уж… – согласилась Ленская, невольно подумав о собственной неустроенной жизни и слегка огорчившись.

Правда, она не была бы майором Ленской по прозвищу Чума, если бы не умела вовремя отбросить личные неприятности и сосредоточиться на работе.

– Так все же, что это за человек и какое отношение он имеет к бланку книжного заказа?

– Его зовут Алексей. Он часто бывает в библиотеке, так же, как и я. Ну, волей-неволей разговорились, оказалось, что он очень много знает о древней истории индоевропейских народов. Среди прочего Алексей упомянул эту книгу, я заинтересовался и заказал ее…

– Но как часть бланка заказа оказалась у него?

– Дело в том, что Алексей, в свою очередь, интересовался выставкой старинных монет в Доме ученых, а один знакомый моего сына там работает. Он попросил у меня его телефон, ну я и записал его на клочке, оторванном от бланка…

Старыгин надел заляпанный краской рабочий халат, включил яркую подсветку и встал перед картиной, пытаясь сосредоточиться на предстоящей работе.

Этой работой, привычной и необходимой, он хотел заполнить свою душу, чтобы заглушить мучительное недовольство собой, преодолеть внутренний дискомфорт последних дней.

В самом деле, он реставратор, а не детектив. Каждый должен заниматься своим собственным делом, каждый должен делать то, чему учился, то, что у него хорошо получается. Вот он должен реставрировать итальянскую живопись, а не следить за подозрительными личностями, не расследовать таинственные события, творящиеся вокруг кинжала… расследованием пусть занимается та бледная, болезненная дама из милиции, с которой его несколько раз сталкивала судьба… Майор Ленская Александра Павловна!

Старыгин вспомнил, как Ленская почти что спасла ему жизнь несколько месяцев назад[1].

А вот не позвонить ли ей, не пожаловаться на жизнь и не рассказать ли про убийство этой несчастной невезучей Илоны… Они в милиции небось в догадках теряются – кто девушку отравил? Угу, а он тут как раз явится с разъяснениями… Вот Ленская обрадуется! Тем более вовсе не факт, что убийство Илоны к Ленской попадет. А даже если и так, то не зря коллеги дали Ленской прозвище Чума. Уж эта как вцепится мертвой хваткой, даром что вся больная…

А что он может ей сообщить? Да ничего конкретного. Кто-то приходил в Эрмитаж, кто-то напугал жену Несвицкого. Собака опять же нервничает – рычит, на дверь бросается. Собаку в свидетели не позовешь, скажет майор Ленская и будет совершенно права.

Получается, что не нужно ему никуда ходить, и звонить тоже никому не нужно, все равно Старыгин своими разговорами не поможет найти убийцу.

Пускай уж Александра Павловна своими методами действует. У нее это здорово получается, она профессионал, так пусть и занимается своим делом, а он… он будет реставрировать картины и жить собственной жизнью, жизнью тихого и законопослушного человека… Он и так забросил работу над картиной, да и кот страдает без внимания, а все почему? Потому что он, Старыгин, пытается изображать из себя частного сыщика – и к чему это привело? К гибели человека, женщины… Конечно, Илона была далеко не ангел, но это не значит, что она заслужила такую раннюю смерть, и смерть эта, как ни крути, на его, Старыгина, совести…

Дмитрий Алексеевич выругался и отбросил кисть.

Сегодня он никак не мог сосредоточиться на работе.

Кроме душевного смятения из-за гибели Илоны, ему мешало странное чувство. Изображенный на картине германский вождь словно что-то таил от него, не хотел раскрыть какую-то важную тайну, а пока Старыгин не мог проникнуть в суть картины, он не мог вернуть ей первозданный облик. Нет, так работать невозможно!

Дмитрий Алексеевич снял рабочий халат, покинул мастерскую и отправился в отдел рукописей Эрмитажа.

Пройдя по узким служебным коридорам, поднявшись по лестнице и миновав несколько дверей, он остановился перед дверью с медной табличкой «Кабинет рукописей».

Он нажал кнопку звонка. Прошло две или три минуты, наконец дверь открылась, и перед Старыгиным появилась невысокая, немного сутулая женщина с приятным улыбчивым лицом.

– Дима! – Она явно обрадовалась Старыгину, ее лицо озарилось улыбкой и похорошело.

Так хорошеет осенний лес под редкими лучами тусклого северного солнца.

– Дима! – повторила женщина, отступая, чтобы пропустить Старыгина в комнату. – Заходи, всегда рада тебя видеть… чаю хочешь?

Это была старинная знакомая Старыгина Татьяна. Все знали, что она питает к нему большую симпатию, и Дмитрий Алексеевич, чего греха таить, частенько этим пользовался. Татьяна со своей стороны всегда радовалась его приходу и старалась задержать подольше. Раньше она всегда предлагала ему кофе, который, надо сказать, заваривать совершенно не умела, и Старыгин проболтался об этом сослуживцам. Дошло до Татьяны, она обиделась, но нет худа без добра, перешла на чай.

– Чаю? – переспросил Старыгин озабоченно. – Может быть, потом… Вообще-то, Танечка, я по делу. Я хотел бы взглянуть на трактат Григория Мантуанского.

– «О германских правителях»? – уточнила Татьяна. – Взглянуть можешь, только, конечно, здесь. Выносить рукописи из кабинета нельзя, ты ведь знаешь наши порядки.

Улыбка на ее лице выцвела – Татьяна поняла, что Старыгин пришел к ней по служебной необходимости. Впрочем, она никак не показала своего разочарования, развернулась и, немного прихрамывая, пошла по узкому коридору между двумя рядами стеллажей, заставленных коробками и папками со старинными рукописями.

Коридор кончился, и Старыгин оказался в кабинете с двумя огромными окнами. Дмитрий Алексеевич любил здесь бывать – не только потому, что его связывала с Татьяной давняя дружба, но и потому, что он считал вид из этих окон одним из самых красивых видов в городе, а может быть – и во всем мире.

Одно окно выходило на Зимнюю канавку и здание Эрмитажного театра, другое – на Неву, тускло отсвечивающую свинцом и кобальтом под низким осенним небом. На заднем плане, на другом берегу Невы, возвышалась Петропавловская крепость.