Читать книгу - "Благие намерения. Мой убийца - Ричард Халл"

– Впрочем, – добавил он, – там есть и персонал, и мисс Нокс Форстер – хотя она, как я понимаю, вообще не болеет.

– Мне и так хватает работы, – проворчал Гардинер. – Впрочем, не могу не согласиться, что богатые пациенты помогли бы платить за бедных, а Каргейт, если у него, как вы говорите, слабое сердце, мог бы стать надежным источником дохода.

– Ну, что касается здоровья, я только повторяю его собственные слова. – Викарий любил точность.

Тогда Гардинер лишь улыбнулся в ответ. У него не было привычки принимать диагноз с чужих слов. Но, торопясь на станцию Ларкингфилд, он вдруг подумал, что викарий, возможно, прав. Ведь если, как сказал Бенсон, Каргейт уже мертв, куда проще подписать свидетельство о смерти от сердечной недостаточности.

– Где он у вас, Бенсон? – спросил доктор. – Вы не вынесли его из вагона?.. Господи, устроили прямо на солнце!

Позже Гардинер угрюмо вспоминал свои чувства – когда читал комментарии Блэйтона по поводу обходительности и профессионализма представителей Лондонской и Северо-Восточной железной дороги.

В конце концов, было бы слишком жестоко обвинять Бенсона в том, что он растерялся. Собственно говоря, он сделал все, что мог. Жалюзи в вагоне закрыли, воротник Каргейту расстегнули, а самого его уложили вдоль сиденья, подложив под голову импровизированную подушку.

Очень быстро Гардинер понял, что не имеет никакого значения, что сделал начальник станции и чего не сделал. Каргейт был мертв; а из рассказа Бенсона о том, что видел Харди, становилось ясно, что смерть наступила мгновенно.

По мнению Гардинера, можно было не сомневаться в причине смерти. Конечно, полагал доктор, необходимо провести подробное обследование, однако результат предсказуем. Слабое сердце, вспышка гнева, возможно, толчок при отправлении поезда. Это могло случиться в любой момент, а понюшка табака – всего лишь совпадение.

В подобных делах непрофессионал часто цепляется за несущественную, но яркую деталь, по сути, не имеющую отношения к делу. На взгляд доктора, все признаки соответствовали смерти от сердечной недостаточности. Доктор в тот момент готов был подписать свидетельство о смерти по естественным причинам – от остановки сердца; вот только Гардинер не был лечащим врачом Каргейта и никогда его не осматривал, а потому чувствовал себя не вправе так поступить. И уже собравшись выходить из вагона, случайно заметил табакерку.

Очевидно, Каргейт сидел слева в углу, лицом по ходу поезда, коридор находился справа от него. Судя по всему, табакерку Каргейт держал в правой руке; когда он откинулся на спину, табакерка выпала из пальцев и теперь лежала у правой стенки. Была ли она открыта, когда вывалилась из руки Каргейта, доктор знать не мог, но падала уже открытой и лежала теперь на полу перевернутой. Под ней Гардинер рассмотрел кучку светло-коричневого порошка.

Крышку золотой коробочки украшали изумруды и рубины, а в ее центре зияла брешь – где полагалось быть центральному камню. Табакерка представляла собой изящное произведение искусства. Гардинер усомнился, можно ли ее трогать. По крайней мере, можно нагнуться, чтобы рассмотреть вещицу получше, – никаких правил он не нарушит. В результате, как и следовало предположить, Гардинер чихнул от души, потревожив коричневый порошок. Доктор выпрямился – в носу жутко щипало, а запах резеды из сада усилился. Доктор, вытащив платок, потер нос; в этот момент Гардинер напоминал пса Джима, понюхавшего содержимое той же табакерки.

Озадаченный доктор не успел ничего сделать, когда снаружи донесся голос Бенсона:

– Приехала мисс Нокс Форстер, секретарь мистера Каргейта. И еще, сэр, вы очень обяжете меня, если решите, когда можно будет освободить вагон. Во-первых, он понадобится компании. А во-вторых, мне завтра на этот путь ставить два товарных вагона – других веток поблизости нет. Так что…

– Я вполне понимаю, Бенсон, я вам сообщу сразу же. Все равно…

Доктор, похоже, передумал и обратился к появившейся женщине:

– Нет необходимости оставлять его тут. Как считаете?.. Ох, простите, я забыл представиться. Меня зовут Гардинер. Я местный врач. Мне позвонил Бенсон и попросил приехать. Боюсь, мистер Каргейт внезапно скончался. Нужно его куда-то перенести, а потом связаться с родственниками.

– Да. Но лучшее место – Скотни-Энд-холл – в пяти милях отсюда, а наша машина сломалась. Я сама приехала на велосипеде.

– Ясно. Разумеется, мы можем использовать мою машину в качестве «скорой помощи». Если пожелаете, перевезем тело в мой кабинет. Хотя у меня не слишком много места, и я вовсе не настаиваю, поскольку потребуется обследование, а я мистера Каргейта не пользовал.

Женщина посмотрела на Гардинера, словно уловив некую горечь за простым утверждением. Она грузно переступила с ноги на ногу, в серо-голубых глазах, твердо глядящих из-под седых волос, появилось сомнение.

– Насколько мне известно, у мистера Каргейта нет никаких родственников, и я не знаю, кто его душеприказчики. Полагаю, что именно они должны принимать решения.

– Пожалуй. Но тем временем…

– Связаться с его адвокатами недолго. Он говорил, что завещание хранится у них, и я, выезжая, захватила номер телефона. Можем позвонить отсюда.

Гардинер посмотрел на часы.

– Боюсь, сейчас они все на обеде; как раз начало второго. – Доктор с удовольствием отметил, что подумал о детали, которую эта компетентная женщина упустила. – Как-то не хочется оставлять его тут, а ждать дольше я не могу. Слишком много работы.

– Если желаете, с ним останусь я. В каком-то смысле, моя работа закончена. Полагаю, нужно узнать, на месте ли адвокаты и скоро ли кто-то с соответствующими полномочиями сможет добраться сюда. Если ждать долго, тогда действительно лучше увезти его, хотя бы просто чтобы освободить станцию. С другой стороны, несколько часов ничего не изменят. Вы не побудете тут еще, пока я позвоню адвокатам?

Гардинеру оставалось лишь согласиться. Очень стремительная, резкая и властная женщина, подумал он, глядя, как мисс Нокс Форстер быстро и немного неуклюже шагает к кабинету начальника станции. Заняться было нечем; Гардинер, прогуливаясь, подошел к клумбам Бенсона и нагнулся, уткнувшись носом в темно-малиновый цветок. Тут же он резко выпрямился с ошарашенным выражением лица, снова нагнулся – еще ниже – и стал нюхать резеду. Через секунду он уже несся к вагону, нащупывая в кармане достаточно крепкий конверт. Благодаря дурной привычке таскать с собой непрочитанные письма он нашел именно то, что требовалось.

Не успела мисс Нокс Форстер дозвониться до адвокатов, как доктор зашел в вагон и собрал с пола немного светло-коричневого порошка. В вагоне определенно пахло не розами и не резедой. Это не миндаль?.. У доктора возникла любопытная и совершенно неожиданная мысль. Приглядевшись, Гардинер отметил, что порошок слишком светлый для обычного нюхательного табака. Может, он и ошибается, но ведь нет беды в том, чтобы не дать пропасть ни одному факту.

Оставался вопрос: что еще нужно сохранить. Будь у доктора больше уверенности, возможно, следовало бы настоять, чтобы весь вагон оставили в неприкосновенности. Однако полной уверенности не было. Внезапно пришло решение: оставить свое мнение при себе; вернее, открыть его только правомочному чиновнику, а не, скажем, начальнику станции или мисс Нокс Форстер.