Читать книгу - "Мы с тобой одной крови. За строками досье - Николай Леонов"

– Пока нас не разгонят, – вставил Крячко. – Высокое начальство нахально врет, когда уверяет в своем терпении. Через несколько дней тебя, господин полковник, вызовут на ковер и спросят: где мышь? Министры полагают, что раз они выпустили кота и приказали изловить мышь, то последняя должна быть изловлена немедленно.

– Не слушай, Артем, господин полковник сам не верит в то, что говорит. – Гуров улыбнулся миролюбиво. – Уж месяц нас никто не побеспокоит, затем еще месяц удержит оборону генерал Орлов, а за это время мы что-нибудь раскопаем.

– А что мы копать будем? – не выдержал Артем.

– Доберемся и до этого. – Гуров смотрел на парня внимательно, оценивающе, хотя прекрасно понимал, что выбора нет, придется работать с лейтенантом Ермаковым, так как выбирать можно в профессии, которой владеешь. – Я из категории людей, которые очень долго запрягают. О самой работе чуть позже. Мне надо, чтобы ты понял, как себя вести с окружающими, пока мы не получим первых результатов.

Если бы полковник Крячко не знал абсолютно точно, что Гуров в конечном результате не уверен, то, глядя на его спокойное лицо, слушая этот размеренный, слегка насмешливый голос, подумал бы: с таким начальником непременно добьешься результатов.

Гуров инструктировал компьютерщика, а Крячко думал о том, какие дороги выбирает человек. Вот почему Лев Иванович Гуров – не генерал и не начальник главка, а лишь полковник и опер? На данный вопрос Крячко мог ответить с уверенностью: Гуров самолюбив, порой самовлюблен, но совершенно лишен тщеславия. Дорожит мнением лишь очень ограниченного круга людей, которые ценят человека не за звание и Должность, а за профессионализм. За рюмкой Гуров порой болтает: мол, не способен подняться, так как не сможет наверху угождать и приспосабливаться, но это байки для недоразвитых. Ему и не пришлось бы на верхнем этаже льстить и врать, такие, как Гуров, везде нужны, терпели бы грешника с его прямотой и другими прибабахами. Он не желает подниматься, так как потеряет свободу, перестанет быть незаменимым. Любого генерала, любого министра можно заменить, никто и не заметит. А старшего опера-важняка Гурова заменить нельзя, как невозможно заменить певца экстра-класса или первую скрипку в оркестре. Можно одного выгнать и взять другого, только все будут знать, что это не замена, а подмена, фальсификация. Таким образом, Крячко прекрасно понимал, что Гуров не хочет идти на повышение не из-за боязни с работой не справиться и уж совсем не от скромности, которой не страдал совершенно, а потому что уникальный специалист, будь то водопроводчик или зубной врач, не подчиняется никому. Он свободен. Такого положения в конторе, когда никто – ни министр, ни президент не могли ему приказывать и, коли желали пользоваться его услугами, так могли лишь сделать предложение, а то и попросить, – может достичь лишь специалист экстра-класса.

Разговор между Гуровым и Ермаковым продолжался второй час. Парнишка загрустил, по его лицу было видно, что он начал сомневаться в гениальности своего начальника, даже в наличии у него здравого смысла. Крячко парнишке сочувствовал, но помочь не мог. Однажды полковник, тогда еще капитан, присутствовал при допросе Гуровым свидетеля, который имел несчастье оказаться на месте преступления и одновременно р выстрелом сесть в троллейбус. Парень был честен, не видел ничего, стреляли на другой стороне, обзор был закрыт троллейбусом, а парень жил в подъезде дома, расположенного в пяти метрах от остановки. Он рассказывал об этом Гурову три часа, два раза просил пить, один раз ходил в туалет. Крячко слушал, слушал, несколько раз сгорал от стыда за честь мундира, написал Гурову три нехорошие записки, плюнул и из кабинета ушел. А поздно вечером узнал, что Гуров “вытащил” из свидетеля словесный портрет сообщника убийцы, который стоял на остановке и сел в троллейбус раньше парня.

В тот день Крячко дал себе зарок: никогда, ни при каких обстоятельствах не встревать в разговор Левы, какую бы ахинею тот ни нес. Один бог знает, сколько раз Крячко благодарил себя за этот зарок.

Артем Ермаков выпил воды, извинился и пошел в туалет.

Гуров поправил безукоризненной чистоты манжеты, провел пальцем по верхней губе и сказал:

– Думаю усы отрастить, как считаешь?

– Девки от тебя и без усов сохнут. Полагаю – лишнее.

– Будет за чем ухаживать. Кот профессора от меня сбежал. Иногда приходит, но привыкнуть не может, может, чует, что это я его хозяина в узилище упек. Кота нет, так хоть усы будут.

– Ты хоть и гениальный сыщик, а дурак.

– Так я и не скрываю этого.

– Простите, господа, – сказал вернувшийся Ермаков. – Я, честно сказать, Лев Иванович, не вижу смысла в нашей беседе. Но вы – старший, ваша воля.

– То, что ты не видишь смысла, это полбеды, я не вижу смысла – уже беда. – Гуров подмигнул Ермакову и неожиданно спросил: – Лопоухости своей стесняешься?

Даже Крячко обомлел.

– А чего такого? Нормальный вопрос, – Гуров пожал плечами. – Человек с комплексами уязвим, мы должны знать.

– У меня с девушками все в порядке, господин полковник.

– Прекрасно! – Гуров потер ладони, повел мощными плечами. – Влюбчив?

– Есть немного, в определенный тип.

– Хорошо, позже уточним. Давай переходить к главному. Как ты, конечно, заметил, я человек самоуверенный. – Гуров вышел из-за стола.

– Это самое мягкое определение, – вставил Крячко и быстро добавил: – Но и на солнце есть пятна.

– Основной мой недостаток – когда я берусь за дело, то почти всегда дохожу до цели. Сегодня наша цель найти киллера, не наемного убийцу, настоящего, профессионального, на сто процентов законспирированного киллера. Почти наверняка это будет бывший сотрудник, знающий все и вся. Господа министры полагают, что когда мы его выявим, то сможем арестовать. Это есть глупость номер один. Мы не найдем против него улик. Я ставлю себя на его место и понимаю, что никаких улик не оставлял бы, и Крячко не оставлял бы, а киллер не дурее нас. Вывод второй – установив лицо, его можно заставить взять в руки “горячее” оружие, спровоцировать перестрелку и убить. После чего собрать журналистов, показать “горячее” оружие, доказать самооборону и получить значок “Ворошиловский стрелок”. Я этого делать не буду, мне это неинтересно. Я хочу выйти через киллера на “пахана”, кем бы этот пахан ни оказался. А теперь прикинь, парень, чем такое дело для тебя может обернуться? У тебя есть последний шанс отказаться. – Гуров присел на край стола.

Ермаков молчал. Гуров хлопнул его по плечу.

– Хорошо молчишь, парень, – и поправил ему галстук. – Нам нужен киллер и необходим один жирненький, добренький слуга народа, который дал команду нанять этого киллера. И если мы, друзья, покажем его всему свету, он заговорит, а заговорит он обязательно, потому как силенок не хватит подняться на эшафот одному.

Гуров метался по тесному кабинету и расплескивал ненависть.

– А что я? Почему я? – повторял Ермаков.

– Заткнись! Ты знаешь, почему я вернулся в эту контору? Потому как всю жизнь говорил: пусть лучшие ушли, худшие продались, но на моем участке фронта они не пройдут! Я ушел, получил все, но я бросил свой окоп. Мне стало стыдно бриться, я смотрел в глаза дезертира! Нет, они еще не убили меня! Этому сытому генеральчику нужен киллер? Он его получит, но с таким довеском, что... – Гуров взял в руки стул.