Читать книгу - "Банкир - Дик Фрэнсис"

Гордон позвонил три недели спустя, судя по голосу, совершенно здоровый и бодрый. Я невольно оглянулся на его стол, безмолвный и чистый, поскольку все бумаги с него перекочевали ко мне.

— Мы с Джудит хотели бы поблагодарить вас... — начал он.

— Ну что вы, — сказал я. — Как ваше здоровье?

— Попусту трачу время. Такая нелепость. Но дело вот в чем: нас пригласили на следующий четверг на скачки в Аскот и предложили снять ложу на половинных паях. Мы считаем, что там может быть забавно... У нас шесть мест. Не хотите ли присоединиться? Как наш гость, разумеется. В качестве благодарности.

— Звучит заманчиво, — сказал я. — Но...

— Никаких «но», — прервал он. — Если вас это устроит, Генри возражать не будет. Он сам туда явится. Он согласен, что вы заслужили денек отдыха, и теперь решение за вами.

— Тогда меня это более чем устраивает.

— Отлично. Если у вас нет визитки, не смущайтесь. Мы не на Королевской трибуне.

— Если и вы такое наденете... У меня есть визитка, осталась от отца.

— Ага. Отлично. Тогда так. В час дня в четверг, время ленча. Я пришлю в офис входные билеты для вас. Мы с Джудит будем очень рады, если вы придете. Мы вам очень благодарны. Очень. — Голос его вдруг зазвучал как-то стесненно, в трубке щелкнуло, и связь отключилась.

Мне было интересно, много ли он помнит про белые лица, но при Алеке, Руперте и Джоне, которые все слышали, спросить я не мог. Может быть, на скачках он мне скажет. А может, и не скажет.

Ездить на скачки я давным-давно отвык. Однако в детстве мне пришлось провести несчетные часы в очереди к тотализатору, пока моя мать, изнемогая от радостного азарта, выкладывала стопками банкноты, ставила сбережения, отложенные на потом, на случай, на черный день, и просаживала все это почем зря.

— Я выиграла! — сияя, оповещала она всех вокруг, размахивая неоспоримо выигравшим билетом; а пачки проигравших в том же заезде засовывались в карман, а позже выбрасывались в урну.

А мой отец в это время пил в баре, где со всеми был на короткой ноге, дружелюбный, чистосердечный, великодушный и не слишком умный человек. В конце дня родители отвозили меня домой в «Роллс-Ройсе» с наемным шофером, и мы всю дорогу счастливо пересмеивались, и пока я не стал достаточно взрослым, не задавался вопросом, есть ли дно у этого рога изобилия. Я был их единственным ребенком, и они подарили мне очень счастливое детство, настолько счастливое, что при мысли о каникулах мне представлялись яхты на теплых морях или Рождество в Альпах. Злодеем в те дни был мой дядя, который время от времени обрушивался на Нас, изрекая Зловещие Пророчества и требуя, чтобы его брат (мой отец) подыскал себе работу.

Однако отец не мог изменить свою природу и начать «делать деньги». Да и в любом случае он по-настоящему не приспособился бы ни к какому делу; не привыкнув трудиться, он тихо презирал тех, кто привык. Его никогда не утомляла бесцельная легкость его жизни, и если он не заслужил ничьего уважения, то и ненависти ничьей не вызвал. Слабовольный, милый, нерасчетливый человек, он был неплохим отцом. Больше он никем не был.

Он умер внезапно от сердечного приступа, когда мне было девятнадцать, и с этого момента Зловещие Пророчества неотвратимо начали сбываться. Они с матерью жили на капитал, полученный в наследство от деда, и большую часть его уже растратили. Оставшегося хватало, чтобы обеспечить мне учебу в колледже; хватало с оглядкой, чтобы мать скромно жила на проценты. Не хватало, чтобы финансировать ее привычные пари, ставки и заклады, от которых она не хотела или не могла отказаться.

Большая часть Зловещих Пророчеств осталась без внимания; я пытался остановить поток, воздвигнуть плотину, брался за любую работу, но течение все уносило к букмекеру, и наконец в дверь постучали кредиторы.

За двадцать пять лет мать, как оказалось, выбросила на ветер чуть не полмиллиона фунтов; все пошло на лошадей: фаворитов и аутсайдеров. Это должно было внушить мне отвращение к скачкам, но странным образом не внушило.

Я помнил, как были счастливы они с отцом, принося друг другу радость; и кто скажет, что это не стоит растраченных денег?

— Хорошие новости? — спросил Алек, присматриваясь к моему лицу, без сомнения, отражавшему двойственные чувства. — Гордону стало лучше.

— Хм. Так и должно быть, — рассудительно протянул Алек. — Три недели на грипп... — Он ухмыльнулся. — Долгонько что-то.

Я уклончиво хмыкнул.

— Вот обрадуются все, когда он вернется, правда?

Я бросил взгляд на его довольную, насмешливую физиономию и увидел, что он понимал не хуже меня: когда Гордон вернется и вновь вступит во владение королевством, я совсем не обрадуюсь. Взявшись за работу Гордона и отфыркавшись после первого захватившего дух нырка, я обнаружил, что мне будто впрыснули здоровую дозу бодрости и силы; обнаружил, что бегаю вверх по лестнице через две ступеньки, и распеваю в ванной, и вообще выказываю все симптомы влюбленности; и, как многие влюбленные, боюсь, что все погубит возвращение мужа. Я подумал, сколько же мне придется выжидать второго подобного шанса и окажусь ли я в следующий раз на высоте.

— Не думай, будто я не замечаю, — сказал Алек, и его ярко-синие глаза засияли за стеклами в золотой оправе.

— Что замечаешь? — спросил Руперт, поднимая голову от бумаг, на которые он тупо уставился полтора часа назад.

Смерть и похороны его милой жены остались позади, но бедный Руперт все еще тускло смотрел в пространство и обыкновенно слишком поздно улавливал суть разговора. Он вышел на работу два дня назад и за эти два дня не написал ни единого письма, ни разу не позвонил по телефону, не принял ни одного решения. Из сострадания нужно было дать ему время, и мы с Алеком продолжали исподтишка делать всю работу за него, чего он не осознавал.