Читать книгу - "Карающий ангел - Елена Ярошенко"

Потом поднялся со своего кресла поэт и вышел вперед, чтобы приступить к декламации. Я наконец смогла как следует рассмотреть его — элегантный, хоть и поношенный сюртук, длинные волосы, выражение бледного лица недвусмысленно свидетельствует: он любит воспевать прелести могильного покоя… Предчувствие меня не обмануло! Поэт заломил руки, поднял к потолку свои дивные голубые глаза и заголосил, слегка подвывая:

В гробу ты лежала тиха и безгрешна,

Юна, пред людьми невиновна.

Как горе мое остро и безбрежно,

Хотя оно вовсе не ново.

Чернеют гроздья волчьих ягод,

Осенний парк наполнен грустью…

О, если б был пропитан ядом

Тот воздух, что вдыхал я полной грудью!

— А разве волчьи ягоды растут гроздьями? — спросила я у Маруси. — Это ведь не виноград.

— Тише, — шикнула она. — Какая ты бестактная! Это поэтический образ.

— Я люблю поэзию без гробов! — прошептала я в ответ и замолкла.

Если отвлечься от «гробовых» поэтических образов, стихи юноши, «чья слава перешагнула границы Слепухина», и по форме показались мне далекими от совершенства. Но мое мнение, похоже, разделяли не все…

Дамы слушали поэта с восторгом. Я наконец поняла, зачем феминистки оборвали свои клумбы — жаждущий отравленного воздуха юноша был осыпан цветами.

Возвращаясь в авто в Марусино имение, я поняла главное преимущество нового транспорта — темную вечернюю дорогу освещали фары, и мы вполне благополучно преодолели все три версты пути. Возле дома стояла чья-то чужая бричка.

У крыльца нас никто не встретил, зато в глубине дома царила страшная суета. Прислуга бестолково носилась по комнатам, слышался женский плач и уверенный басовитый мужской голос. Маруся схватила за руку няню:

— Петровна, ради Бога, что происходит?

— Ой, горе, барышня, помирают, помирают бабы…

— Какие бабы? Кто помирает?

Няня рыдала и отвечала все невпопад.

В конце концов нам удалось выяснить, что заболели кухарка и горничная, привезенные в имение из дома Марусиной бабушки. У них наблюдались симптомы сильного отравления.

Подозрение пало на грибы, которыми кухарка угощала своих старых подружек в честь собственных именин. Няня, страдавшая болезнью печени, отказалась от всех острых закусок и ела мало, а горничная и кухарка налегли и на грибочки, и на огурчики, и на селедочку… Через пару часов обе женщины занемогли, но, слава Богу, няня догадалась сразу же послать за доктором.

Врач, увидев, что хозяйка дома вернулась, попросил ее пройти куда-нибудь в тихое место для конфиденциального разговора. Маруся пригласила доктора в свой кабинет. Я по ее просьбе тоже приняла участие в разговоре. Врач явно предпочел бы говорить с хозяйкой с глазу на глаз, но Маруся строго объяснила, что от гостьи у нее секретов нет.

— Видите ли, мадемуазель Терская, положение у меня довольно сложное.

Врач явно волновался и все время то снимал, то снова надевал пенсне. Мы с Марусей молча смотрели на почтенного эскулапа, выжидая, когда он сможет достаточно ясно сформулировать, в чем сложность его положения.

— Ваша заболевшая прислуга… Видите ли, диагноз таков, что вынуждает меня предпринять определенные шаги…

— А разве диагноз — не отравление? — не выдержала Маруся.

— Отравление, конечно же, отравление, но только, как бы вам сказать, не пищевое.

— Не пищевое?

— Н-да, судя по симптоматике, вместе с пищей женщины получили некое отравляющее вещество.

— Вы хотите сказать — им подсыпали яду?

— Похоже на то, хотя я предпочитаю избегать подобных формулировок, вызывающих в памяти романы Дюма. К сожалению, ваша камеристка, ну, такая молодая вертлявая девица, не знаю, как ее зовут, только что выбросила всю оставшуюся от застолья еду в отхожее место, как она утверждает, от греха, чтобы больше никто не отравился. Я теперь не могу провести исследование продуктов и дать более определенное заключение. Но, во всяком случае, ясно, что кто-то пытался отравить вашу прислугу, и я обязан проинформировать об этом полицию. Но тогда, мадемуазель, вам не удастся избежать громкого скандала и полицейского расследования. Я сталкивался с подобными вещами и хорошо знаю, насколько они неприятны. И сплетни, естественно, неизбежны… Ваше имя, простите уж великодушно, мадемуазель Терская, и так в нашем городе притча во языцех, а после скандала обыватели начнут утверждать, что суфражистки травят в своем доме людей…

— Да Бог с ними, со сплетнями, мне не привыкать! — закричала Маруся. — Лучше скажите, в каком состоянии бедные женщины? Я пригласила их в имение, чтобы дать им возможность достойно жить, а не умереть в мучениях.

— Успокойтесь, успокойтесь, госпожа Терская, к счастью, за мной вовремя послали, я сделал все, что было в моих силах, и жизнь бедняжек уже вне опасности, хотя ущерб их здоровью нанесен серьезный и оправятся они не скоро. На этот раз все обошлось, летального исхода женщины избежали, об этом можно говорить определенно… Поэтому я и позволил себе задуматься о вашей репутации. Я был когда-то большим другом вашего покойного батюшки, мадемуазель, принимал у вашей матушки роды, когда вы изволили появиться на свет… Я помню вас милой толстенькой крошкой в кружевном чепчике и не могу навлечь на голову этой крошки, дочери моего друга, серьезные беды…

Я решила, что мне пора вмешаться.

— Господин доктор, давайте пойдем на компромисс. В полицию мы сообщать не будем. Они вряд ли помогут, а неприятностей госпоже Терской устроят множество. Нам с Мари лучше будет провести приватное расследование, чтобы самим во всем разобраться и избежать повторения подобных трагедий. Я могу позволить себе сделать благотворительный взнос в пользу земской больницы?

— Простите, сударыня, вы хотите купить мое молчание?

— Извините меня, если я вас обидела. Неужели некоторая сумма денег оказалась бы лишней для вашей больницы?

— Конечно, нам пригодились бы деньги для приобретения постельных принадлежностей и прочего… Извольте, если уж вам так угодно помочь уездной медицине, соблаговолите передать ваше пожертвование под расписку в больничный комитет. У нас строгая отчетность. А больных женщин я бы предпочел забрать в больницу — если они будут у меня на глазах в палате, я смогу пребывать в большей уверенности относительно их безопасности. А вы, мадемуазель Терская, пообещайте мне разобраться с этим отравлением и принять меры. Это дело серьезное. Кстати, не желаете ли, чтобы я заодно осмотрел вас и вашу гостью? Вы обе слишком бледны, наблюдается желтизна кожи, синяки под глазами… Ну-ка, мадемуазель, покажите мне язык и скажите: «А-а!» Так я и знал, язык обложен…

Я не люблю врачей. Но этот оказался вполне приятным человеком, и он даже был мне симпатичен. Настолько, насколько вообще может быть симпатичен мужчина, который в курсе, как функционируют твои внутренние органы…