Читать книгу - "Правила счастливой свадьбы - Антон Чиж"

– Нет.

Она накрепко вцепилась в его рукав.

– Алексей. – Так называла племянника, когда сердилась. – Разница в возрасте не имеет никакого значения… Поверь мне…

– Нет…

– Гая Федоровна умная, воспитанная в пансионе барышня…

– Нет…

– Ты сможешь оставить службу и жить обеспеченной жизнью, а я наконец понянчу внуков!

– Тетушка, простите, нет…

– Ах так? – закричала Агата Кристафоровна, толкнув Пушкина в грудь. – Тогда ноги твоей в доме моем не будет! Обедов и завтраков Дарьи никогда не вкусишь!

Он поклонился и пошел в прихожую.

– На порог не пущу! – кричала она в полном отчаянии. – Не смей появляться, пока не одумаешься! Ты мне больше не племянник… Я разрываю с тобой всяческие отношения… Знать тебя не желаю… Видеть не хочу…

Тетушка еще кричала в запальчивости разные выражения, о которых потом всегда сожалела. Но тут хлопнула дверь. Никаких сомнений: Пушкин не покорился. Ушел. Разорвал с ней родственную связь. Ничего не пожалел. Такой упрямец. Стальной характер и ледышка вместо сердца…

Что ей теперь делать?

Упав на стул, Агата Кристафоровна крикнула Дарье, чтобы та принесла графин с настойкой и рюмку. Сердце требовало крепкого успокоительного.

Она успела одолеть три рюмки, что заняло не слишком много времени, когда дверной колокольчик робко звякнул. На радости, что племянник одумался и вернулся, тетушка бросилась в прихожую и распахнула дверь.

Перед ней стоял немного не Пушкин. То есть совсем не Пушкин. Категорически не он.

– Ты? – в изумлении выдохнула Агата Кристафоровна, забыв о приличиях. – Откуда? Как? Что?

Словно смущаясь, Агата сжимала сумочку.

– Позволите мне войти, мадам Львова?

* * *

Сыскная полиция сидела на голове обер-полицмейстера, то есть занимала третий этаж городского дома. Что было удобно Власовскому и доставляло лишние хлопоты Эфенбаху. Поднявшись к себе в некотором расстройстве чувств, он отобрал у Лелюхина «Московский листок» и закрылся в кабинете, потребовав не беспокоить с полчаса. Усевшись в кресло, Михаил Аркадьевич достал заветную бутылку коньяка и немного привел в порядок расшатанные нервы.

Разыскать молодцов, давших пакостное объявление, нетрудно. За этим дело не станет. Хуже, что сыск превратили в мусорную свалку. С любым пустяком суются. Это во французских романах сыщики ловят гениальных преступников. Московский сыск в основном занимался тем, что писал справки, отношения, запросы, проводил розыски беглых, выдворял беспаспортных и тех, кому запрещалось пребывание в Москве. Чаще всего приходилось раскрывать кражи. Убийства случались крайне редко. Воровской мир Москвы обитал кучно на Сухаревке и Хитровке, куда полиция без нужды не совалась, а сыск и подавно. Там в подвалах и ночлежках текла своя жизнь. Кто погибал от ножа или удара молотком или просто зашибся по пьяни, там и оставался: закопают мертвое тело, и как не бывало человека. В полицейский участок не сообщат. У лихих людей свой закон, свои понятия. Сыску оставалась всякая суетливая мелочь.

Кроме нескончаемых мелких хлопот по службе, на шее Михаила Аркадьевича сидела большая беда: племянник. Награжденный родителями библейским именем Мафусаил, он обладал редким даром совершать ошибки там, где никто не ошибется. Причем ошибки чудовищные. Например, умудрился получить отказ от трех невест подряд. В результате чего терпение его матери, сестры жены Эфенбаха, лопнуло, и она рыдала на плече Михаила Аркадьевича. На другом плече рыдала его жена. Что ему оставалось? Со всей строгостью начальника сыска Эфенбах поставил племяннику условие: любой ценой жениться в этот сезон. Понимая безнадежность своего положения, Мафусаил обещал вызвать на помощь из Петербурга товарища, солидного чиновника. Эфенбах возлагал на него большие надежды, хотя и не был знаком лично. Он строго приказал племяннику прислать гостя к нему, чтобы лично разъяснить непростую ситуацию. Чиновник ожидался вот-вот, с ночного петербургского поезда.

Коньяк, как обычно, произвел целительную легкость в мыслях. Михаил Аркадьевич отбросил печаль и приободрился.

В кабинет постучали, Кирьяков сообщил через дверь, что прибыл чиновник из Петербурга.

– Пусти, заходи! – крикнул обрадованный Эфенбах.

Дверь отворилась, вошел молодой человек в строгом костюме. И отдал официальный поклон.

В первое мгновение Михаил Аркадьевич подумал, что ему мерещится. Или другая рюмка коньяку была лишней. В следующее мгновение он удивился так, как давно не удивлялся ничему. Пожалуй, если бы на пороге кабинета появился Моисей со скрижалями, он и тому поразился меньше.

– Ванзаров! – выпалил начальник сыска. – Куда?

– Честь имею, господин статский советник, – ответил хмурый юноша. – Зефирчик… Простите, Мафусаил передал вашу просьбу явиться… Не мог ослушаться приказания…

– Как его в кого обозвал?

Несколько смутившись, Ванзаров извинился, что по привычке сболтнул студенческую кличку друга.

И тут Эфенбах вспомнил все. Ну конечно, как мог забыть! Ведь этот клубок неудач, его племянник, учился не в Москве, а в Петербурге! Учился на факультете классических древностей, где обитал и этот малоприятный субъект… Они были однокашниками… Теперь все понятно… Михаил Аркадьевич еще не забыл, как несколько месяцев назад, в декабре, этот юноша попортил ему кровь, взявшись раскрывать забытые в шкафу дела. Ну и везде совал свой нос…

– Ванзаров, раздражайший мой, – проговорил Эфенбах, смирившись с неизбежным. – Оно значит по кривой березе, не иначе Елиезером вас нынче величать?

Ванзаров сдержанно кивнул. Небуйная цветастость речи начальника сыска задела его. Неплохо зная Ветхий Завет, Михаил Аркадьевич язвительно сравнил юного чиновника из Петербурга с рабом Авраама, которого тот послал в Месопотамию за невестой для его сына Исаака. Елиезер встретил Ревекку с кувшином воды у колодца и сразу понял, что она избранница. Он подарил ей драгоценные серьги с запястьем и привез в дом Авраама. Исаак увидел Ревекку, влюбился и взял в жены^[9]. После чего они родили Иакова и Исава, а всемирная история пошла своим чередом.

– Мы с Зеф… с Мафусаилом старые приятели… Обязан помочь, – ответил он.

– Ну-ну… Дружба дружбой, а дело поперек. Раз друзья состаренные, не вам открывать таланты подружка вашего, – сказал Эфенбах.

– Имею представление, господин статский советник…

– Живым бы остаться, вот оно куда загогулилось…

– Сделаю, что смогу…

– Нет, не смогу, – строго заметил Михаил Аркадьевич. – Без невесты не появляться даже думать посметь. Чтобы как огурец под венец отправился на неделе…

– Так точно…

– Не точно, а зарубите свадьбу, натравлю, раздражайший мой Ванзаров, всех матушек Москвы… И шкуры не пожалею!