Читать книгу - "Бандитский брудершафт - Валерий Шарапов"

— Тебе? — удивленно переспросил Иван. — Извини, Саня, но ты с блатными пока на «вы». Ты же ничего про них не знаешь.

— Так я и не претендую на роль матерого уркагана. Представь такую картину. Я прошел войну, демобилизовался, вернулся в Москву, одинок. Вся родня погибла.

С фантазией у Василькова всегда был полный порядок. За пару минут он нарисовал вполне правдоподобную картину того, как молодой и полный сил мужчина не знает, чем заняться на гражданке, куда приложить свои боевые навыки, умения. Его фронтовые накопления испаряются, он мечется в поисках работы, начинает прикладываться к стакану и вот-вот полетит под откос. Чем не кандидат в криминальное сообщество?

— Так-так, неплохо, — проговорил Старцев. — Ну а дальше, Саня? Как этот персонаж выходит на блатных?

— Надо подумать, — сказал тот и пожал плечами. — Ты же для этого нас и собрал, верно?

Думали всю ночь, молодежь хотели отправить по домам. Однако те воспротивились, остались в рабочем кабинете и мучили свои мозги вместе со старшими товарищами.

К утру план операции по внедрению в банду агента угрозыска был практически сверстан. Оставалось подобрать подходящую кандидатуру младшего офицера, старшины или сержанта, вместо которого Васильков заявился бы в Москву. Для этого Старцев с Егоровым отправились в городской военный комиссариат. Василькова с этого часа решено было лишний раз на улице не светить.

Вернулись они только к полудню.

Сияющий Иван подошел к фронтовому товарищу, положил перед ним личное дело и заявил:

— Вот погляди-ка, оцени наши усилия.

Пока голодные сыщики сооружали себе чай и легкий завтрак, Васильков листал бумажки, вшитые в папку. Это были копии метрик, аттестатов, характеристики, выписки из медицинской книжки, наградные листы.

— Скончался двадцать второго мая в военном госпитале города Барановичи, Белорусская ССР. Захоронен в общей могиле на городском кладбище, участок номер… — зачитал он вслух последние строки из личного дела умершего офицера.

— Все как ты заказывал! — с усмешкой проговорил Егоров. — Младший лейтенант, не женат, мать погибла в Москве в сорок первом при бомбежке. В живых один дядька, да и тот сильно пьющий. К тому же Аверьянов твой тезка — Александр. Привыкать к новому имени не придется.

— Это хорошо. Но есть парочка мутных моментов, — заявил Васильков.

— Каких? — насторожился Старцев.

— Аверьянов всю войну прошел в составе Второго Белорусского фронта. А мы с тобой воевали в других соединениях.

— Саня, с твоей ли памятью опасаться таких пустяков? — удивился Иван. — Принесем тебе материал по воинским частям, в которых служил Аверьянов. Ознакомишься, запомнишь.

— А как быть с тюремным сроком?

— Да, в декабре тридцать девятого года парнишку осудили за драку на год и шесть месяцев. Отсидел под Куйбышевом чуть больше года, освободился за примерное поведение.

— С этим фактом тоже не вижу проблем, — заявил Егоров. — Найдем человека, реально сидевшего в том же лагере в то же время. Побеседуем с ним подробненько с глазу на глаз. А ты послушаешь.

Когда план будущей операции приобрел законченный вид, Старцев надел пиджак, подхватил тросточку, шумно выдохнул и направился с докладом к Урусову.

Васильков родился в Москве, в большой и дружной семье, проживавшей в сером трехэтажном доме, стоявшем в квартале от Яузы. Учился он неплохо. Окончил без троек среднюю школу, легко поступил в геологоразведочный институт. Сдал государственные экзамены, получил диплом и распределился на работу в Московское государственное геологическое управление. Оттуда в июне сорок первого был призван на военную службу.

Александру Василькову довольно легко удавалось строить свою жизнь по правильным лекалам. Пионерский галстук, судомодельный кружок, комсомольская организация, походы в дальнее Подмосковье, студенчество, Осоавиахим, Добровольное спортивное общество «Геолог». На фронте в конце сорок второго он стал членом ВКП (б).

Этот простой на первый взгляд путь советского паренька здорово отличался от того, который выбрал для себя Александр Аверьянов. Он был младше Василькова на несколько лет, рос без отца, учился спустя рукава, куда больше времени проводил на улице с ватагой таких же непослушных оборванцев. Семилетку окончил кое-как, поступил на шоферские курсы. Через полгода получил водительское удостоверение и устроился работать на автобазу. В конце 1939 года за участие в групповой драке был поражен в правах и осужден на один год шесть месяцев. В Безымянском исправительно-трудовом лагере он отсидел чуть меньше и в начале 1941 года вышел на свободу. Больше Аверьянов в криминальных заварушках не участвовал, то ли не успел, то ли и в самом деле перевоспитался.

Когда по репродуктору объявили о начале войны, дожидаться повестки он не стал, собрал в вещмешок скромные пожитки и сам притопал на сборный пункт военкомата, где уже бурлила толпа мужчин разного возраста. К вечеру того же дня девятнадцатилетнего парня и несколько сотен таких же новобранцев привезли на грузовиках в летний лагерь РККА, расположенный в Подмосковье.

Первым делом все эти люди прошли медкомиссию. Негодные к прохождению службы убыли обратно в распоряжение военкома. Годных к нестроевой определили в хозяйственные роты. Остальных поделили на две группы.

В одну попали взрослые мужики 1890–1904 годов рождения, запасники и участники Первой мировой войны, хорошо знающие, что «германец — противник сурьезный». В другую записали молодежь. Мужикам из первой группы раздали форму, обувь, обмотки, вещмешки и винтовки, провели несколько занятий и отправили на фронт. Со второй группой возились дольше. 30 часов — общая физическая подготовка, 25 — рукопашный бой, 20 — плавание и подготовка к переправам, сдача норм ГТО, преодоление полосы препятствий, стрельба, метание гранаты, штыковой бой и другие военно-прикладные испытания.

Как ни странно, но военное дело Аверьянову пришлось по душе. В графе «специальность» его военного билета было записано: «Шофер грузовых и легковых автомобилей». Однако, глядя на результаты его обучения, начальство решило использовать расторопного парня по-другому и отправило Аверьянова на курсы младшего комсостава. Посему на фронт он попал лишь в конце сентября 1941 года.

— Ну и кого там еще черт принес? — послышался недовольный голос.

— Дядя Тимофей, это я! — крикнул Васильков через закрытую створку.

Скрипучая лестница привела его в мрачный зловонный коридорчик с единственной дверью.

— Я это, Александр!

В помещении послышалось кряхтенье, шорох, неуверенные шаркающие шаги.

Звякнул крючок, дверь немного приоткрылась, в щель высунулось изрядно помятое, заспанное лицо.

— Александр? Какой такой Александр?

— Здравствуйте вам, пожалуйста. Какой Александр? Да племяш твой! С войны вернулся. Не узнаешь?