Читать книгу - "Синдром Дездемоны - Ольга Егорова"

– Юлька спит, – зачем-то сообщил Тихон.

– Можно на нее посмотреть?

– Конечно. Она в спальне. Идем.

Она шла вслед за Тихоном, осторожно ступая, чтобы не произвести лишнего шума и не разбудить Юльку. Потом некоторое время любовалась на нее, спящую, развалившуюся по-царски на самой середине огромной кровати.

Она безумно ей нравилась.

И еще…

Тихон стоял за спиной, Алька слышала его дыхание и сходила с ума.

Кажется, целую вечность продолжалась эта пытка.

А потом Алька, сама от себя такой смелости не ожидая, повернулась, строго посмотрела ему в глаза и сказала сердито:

– Ты зачем меня звал? Забыл уже?

– Нет, – ответил он тихо и осторожно. – Не забыл.

И шагнул к ней, приблизившись вплотную.

Алька закрыла глаза.

И теперь уже не видела, а только чувствовала, как взметнулись вверх его руки, прикоснувшись к ее плечам.

Что-то сладко мурлыкнув, она ткнулась носом в его теплую шею с запахом одеколона. Ей было хорошо. Так хорошо, как никогда, наверное, не было. Она просто готова была умереть от счастья!

– Я умру сейчас, – сообщила она Тихону. – От счастья.

– Подожди, – глухо пробормотал он ей в пылающую щеку. – Не умирай, пожалуйста. Я ведь еще не успел даже… тебя поцеловать.

– Целуй быстрее, – жалобно попросила она и поцеловала его сама.

Это оказалось так просто, так естественно и так умопомрачительно!..

И после того как она сама поцеловала Тихона, Алька совсем успокоилась, поняв, что и дальше все будет так же просто и так же естественно.

И так же умопомрачительно.

Его поцелуи горели на теле огненными вспышками – изредка, лишь на секунду, открыв глаза, Алька видела в темноте их ослепляющее сияние и не могла понять, существует ли оно на самом деле или просто кажется ей. Не отрываясь друг от друга, каким-то немыслимым образом они переместились из спальни в гостиную и рухнули на диван, который в этот момент благоразумно не издал ни звука.

«Я же его люблю», – вдруг подумала Алька.

Целых три дня, прошедших с момента их последней встречи, она все время о нем думала и все никак не могла понять, почему это в тот вечер она решила, что не сможет без него жить. Не могла, как ни пыталась, ответить на этот вопрос, все искала какие-то сложные причины. А причина оказалась всего-то одна и очень простая.

И как это она сразу не догадалась?

И как это она раньше жила без него на свете целых двадцать два года?!

– Я тебя люблю, – пожаловался Тихон ей в плечо, поднявшись обратно вверх по влажной дорожке своих поцелуев. – Я только сейчас понял. И как это я жил без тебя на свете… целых… целых тридцать два года?!

Потом, обессилевшие и оглушенные, словно после взрыва, они долго лежали, обнявшись, на диване. Алька подрагивающими пальцами перебирала взъерошенные волосы Тихона, а он время от времени легонько целовал и гладил ее плечо.

То самое, на котором еще остался след от его удара.

И все время повторял:

– Прости меня. Прости. Если бы я знал…

– Если бы ты знал, – тихо возразила Алька, – ничего бы не случилось. Ты просто забрал бы у меня Юльку… И все.

– И все, – эхом повторил Тихон. И добавил: – Я тебя люблю.

И снова поцеловал ее в плечо.

Лежать вот так, перебирая пальцами его волосы, слушая его шепот и наслаждаясь легкими поцелуями, было ужасно приятно. Так приятно, так хорошо, спокойно и радостно, что Алька, казалось, готова была пролежать на этом диване всю оставшуюся жизнь. Но откуда-то изнутри уже поднималась горячая волна, и снова начинало сладко ныть и скручиваться внизу живота, а поцелуи Тихона становились все более крепкими и более долгими, и просто так лежать на диване уже совсем не хотелось…

И все повторилось сначала. А потом – еще и еще.

Заснули они только под утро, когда небо за окном из черного превратилось в бледно-голубое.

Сон, приснившийся ему в этот короткий предутренний промежуток, был каким-то странным.

Во сне Тихон словно бы разделился на две половины.

Два Тихона Вандышевых, абсолютно одинаковых, тщательно выбритых и причесанных, сидели в каком-то незнакомом просторном кабинете с кожаной мебелью и репродукциями картин Ван Гога на стенах. В незашторенное окно светило солнце, и один Тихон Вандышев спрашивал строго у другого Тихона Вандышева:

– Ты совсем с ума сошел, да?

– Я просто влюбился, – бесхитростно отвечал другой Тихон Вандышев, почему-то пряча глаза.

Приглядевшись, третий Тихон Вандышев – настоящий и в данный момент спящий – смог все же разглядеть некоторые различия между двойниками.

Строгий Тихон был одет в строгий костюм и был похож на прокурора. Он сидел и покуривал сигарету, откинувшись на спинку широкого дивана и демонстративно закинув ногу на ногу. Пепел от сигареты летел прямо на пол.

Бесхитростный Тихон Вандышев одет был попроще – в серый джемперок с двумя синими полосками посередине и в джинсы, уже многое повидавшие на своем веку.

– Ты не можешь влюбиться, – напомнил строгий Тихон Вандышев. – Ты уже влюблялся однажды. И в результате стал отцом-одиночкой. Вот и все, что из твоей любви получилось!

– Ну и что? – возразил бесхитростный. – Мне даже нравится быть отцом-одиночкой. У меня замечательная дочь. И я счастлив, что она у меня есть. И вообще, при чем здесь Алька?

– Она тоже уйдет от тебя, – снисходительно объяснил строгий Тихон. – Захочет стать манекенщицей и уйдет от тебя делать карьеру.

– Ее не возьмут в манекенщицы. У нее рост слишком маленький.

– Значит, возьмут куда-нибудь в другое место! И вообще, она окажется совсем не такой, какой ты ее себе сейчас представляешь! Все женщины ведь одинаковые. Эгоистки и потребительницы. И она такая же!

– Нет, – упрямо возразил бесхитростный Тихон, – не такая.

– Дурак, – проговорил строгий Тихон голосом Толика Аникина.

Проговорил – и исчез.

Растаял в облачке дыма от собственной сигареты.

От удивления Тихон Вандышев проснулся.

Проснулся и, еще не успев открыть глаза, сразу же вспомнил все, что случилось с ним накануне.

Это можно было назвать одним коротким и емким словом – счастье.

Тихон протянул руку, чтобы прикоснуться к своему счастью, и нащупал пустую холодную подушку. Открыл глаза и увидел, что Альки рядом нет.

– Эй, – моментально приняв вертикальное положение, позвал Тихон. – Эй, Алька, ты где?

Никто не отозвался.