Читать книгу - "Смерть под занавес - Ирина Градова"

была способна обходиться без пищи сутками, особенно когда хотела сбросить пару кило перед премьерой или интервью. Зато поклонники, а в особенности поклонницы, любили меня потискать, повозиться со мной, побаловать конфетами или пирожными: думаю, это они так пытались вызвать у матери чувство признательности за заботу о ее отпрыске. Только вот им было невдомек, что ей на это плевать! Была среди них одна женщина, Ольга ее звали – кстати, мать Гошки, о котором я упоминал, – так вот, она никогда обо мне не забывала: готовила мне еду, покупала все, что нужно для школы, а еще одежду, ведь она была костюмершей и отлично шила, поэтому могла подогнать пиджак или подвернуть брюки… Именно Ольга заметила, что я люблю петь и обладаю абсолютным слухом: мать удивилась, когда та ей об этом сказала и предложила отдать меня в музыкальную школу!

– Так что, мама тебя, выходит, не замечала, игнорировала?

– Иногда она вспоминала, что у нее есть ребенок: это обычно случалось, когда в дом приходили репортеры или когда праздновали ее дни рождения или другие праздники.

– Она дарила тебе подарки?

– Не помню такого, но поклонницы дарили. А меня красиво наряжали, ставили на стульчик и заставляли читать стихи… Ну, не то чтобы прям насильно: я и сам был не прочь блеснуть, поэтому относился к этому терпимо – во всяком случае, до вступления в подростковый возраст. Между прочим, я был не один такой: Гошку тоже мучили «перформансами», так что мы отдувались по очереди, веселя честной народ. Правда, у него была плохая память, он часто путался, забывал или коверкал слова, поэтому большим успехом у «публики» не пользовался. Зато у меня есть одна особенность: я легко запоминаю любой текст, прочтя его всего один-два раза, в зависимости от сложности, причем даже тогда, когда вообще не врубаюсь в смысл написанного!

– Видимо, с тех пор у тебя появилась тяга к сцене? – предположила Лера.

– Или так, или гены сыграли: с отцом-дирижером и матерью-актрисой вряд ли можно было ожидать, что я стану физиком-ядерщиком!

– Продолжай, пожалуйста!

– Так вот, пока я был маленьким, меня все устраивало, но потом…

– Ты стал подростком, тебе понадобилось личное пространство, и появились другие приоритеты, а стоять на табуретке и декламировать Есенина и Пушкина нравиться перестало?

– Ты уловила суть! Для матери это стало огромным сюрпризом: очевидно, она рассчитывала, что, когда я вырасту, то стану носить за ней шлейф и обмахивать опахалом!

– И ты взбунтовался?

– Можно и так сказать. Я связался с дворовой компанией, начал принимать участие в драках, выпивать… Повезло, что наркотики меня не впечатлили.

– А ты пробовал?

Кирилл не ответил, но на его лице Лера прочла утвердительный ответ.

– Думаю, я попробовал все – вообще все, понимаешь? Я тогда чуть по малолетке не загремел, но, как говорится, бог миловал и послал человека, который вытащил меня с улицы и помог понять, чего я на самом деле хочу.

– И кто был этот человек?

– Мой препод из музыкалки. Он знал мою ситуацию и, по странному совпадению, раньше дружил с моим отцом. Короче, я практически перебрался в его дом. У него была дочь примерно моего возраста, и мы частенько тусили вместе: я воспринимал ее как сестру, которой у меня никогда не было. Я окончил музыкальную школу, поступил в театральный… В общем, все шло хорошо. Я лабал в ресторанах со старших классов школы, поэтому деньги у меня водились, а тратить мне их было почти не на что… Так чего я тебе все это рассказываю-то – просто чтобы ты понимала, почему сложилась такая ситуация, что я не жил с маман. Если бы жил, возможно, она была бы жива.

– Почему ты так считаешь?

– Просто… Как я уже упомянул, с матерью я не жил несколько лет, но время от времени приходил ночевать, если не успевал в общежитие. В тот вечер мы с ребятами играли на свадьбе в ресторане, потом нас хорошенько напоили, и мы выкатились на улицу только в начале первого ночи. Нечего было и думать о том, чтобы пытаться прорваться в общагу в такое время, поэтому я завалился к маман. Честно говоря, даже не помню, как открывал дверь! Я прошел сразу в свою комнату, которую она, со времени моего ухода, использовала под гардеробную, рухнул на диван и уснул прямо в одежде. Проснулся около десяти утра с жутким похмельем. Я знал, что маман не поднимается раньше одиннадцати, если нет ранней репетиции, поэтому меня не удивило, что мы не встретились, однако потом что-то меня торкнуло: из ее комнаты то и дело доносились телефонные звонки, но она не снимала трубку ни домашнего, ни мобильного, поэтому я… я все-таки зашел в ее спальню.

Кирилл сглотнул и умолк: Лера видела, что ему очень тяжело возвращаться к тем воспоминаниям, поэтому не торопила, хотя прямо-таки сгорала от нетерпения.

– Я нашел ее лежащей за кроватью – не прошел бы дальше, не заметил! И я… в общем, сразу стало ясно, что она мертва.

– Как ты это понял? – не выдержала Лера.

– Тебя там не было!

– А если точнее?

– Ты бы видела ее лицо…

Лера замерла.

– Оно… было раскрашено?

Кирилл снова сглотнул и кивнул.

– Отвратительное зрелище… Какая-то клоунская маска, а ведь маман была красавицей! Словно убийца решил поиздеваться, сделать так, чтобы после смерти она вызывала отвращение, а не жалость!

– Но почему об этом нет информации?! – не выдержала Лера. – Твоя мать была известной личностью, а грим – это же явное указание на то, что преступление носило личный характер и что преступник – больной ублюдок!

– Да потому что я все стер!

– Ты… что сделал, прости?!

– Я умыл ее и усадил, прислонив к кровати.

– Ты же уничтожил картину преступления!

– Знаю, но я не мог оставить ее так… Наши отношения душевными не назовешь, но она все же была моей матерью, и я не мог позволить, чтобы она так ужасно выглядела: она ни за что не простила бы мне этого!

– Значит, ты смыл грим?

– Да. И тщательно вытер лицо полотенцем.

– Вот почему мы решили, что убийство Дорофеевой – первое… – пробормотала Лера. – А Диана?

– Что Диана? – не понял Кирилл.

– Ну, ты ее… тоже?

– Да я понятия не имел, что она мертва: ты же знаешь, как все было!

– Прости, но мне это известно лишь с твоих слов.

– Ну, милая моя, либо ты полностью мне доверяешь, либо…

– Как же я могу тебе доверять, ведь ты так долго молчал!

– Но до того, как убили Анну, я понятия не имел, что