Читать книгу - "Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу"

И все это лишь для того, чтобы прийти к… Кровь и ненависть. Неужто нас проклянут за то, что мы не вняли предостережениям? Неужто опять в оппозицию, рискуя убить нашу дружбу с Морганом? Его искренность и ответственность выбора, который передо мной стоял, заставили меня держаться в высшей степени лояльно:

— Ты сильно рискуешь, откровенно рассказывая мне о новых планах Бонапарта.

— А чего боишься ты?

— Он растопчет суверенитет народа, за который мы столько сражались.

— Ты ошибаешься, Орфей, — тихо начал Морган. — Бонапарт хочет только добра нашей стране и народу…

— Революция окончена. Это его слова. Теперь у нас Консульство. Вскоре будет Империя. Не лги! Твои речи об этом и говорят…

— Я ему верю, даже если сейчас моя вера — всего лишь гипотеза…

— Когда она осуществится, мы возвратимся к нулевой отметке. Король станет называться императором, и ровным счетом ничего не изменится.

— Ты ошибаешься, — повторил Морган. — И если ты позволишь мне сказать…

— Это будет трудно, — вмешался Фарос. — Гражданин Орфей Форжюри совсем не изменился.

Он расхохотался — такова была его манера ослаблять зарождавшееся напряжение. «Упрямый и жесткий, как правосудие Робеспьера!» Он мило насмехался, но взгляд его был печален. Он знал, что мы могли отдалиться друг от друга навсегда, и мысль об этом была для него столь же невыносима, как и для нас с Морганом.

— Это конец всех наших надежд, — настаивал я. — Конец Республики…

— Прежде чем произносить приговор Первому консулу, согласись выслушать меня, — возразил Морган.

— Постарайтесь быть хорошим адвокатом, господин де Спаг, — сказал Фарос, — ибо гражданина Форжюри будет непросто переубедить.

— Революция окончена… Да, консулы об этом заявили, — начал Морган. — Но ты их цитируешь только наполовину. Их прокламация начинается так: Революция зафиксирована на принципах, которыми она начиналась. Таким образом, то, что достигнуто, — достигнуто.

— Привилегии? — вмешался я.

— С ними покончено! — ответил Морган.

— Перераспределение национального достояния в пользу крестьян?

— Достигнуто, я же сказал. Земля, которую они купили, принадлежит им.

— Возвращение Старого Режима.

— Невозможно…

— Бонапарт создал военную диктатуру. Его власть — это власть деспота.

— Возможно, однако деспота просвещенного…

— Он сконцентрировал все полномочия в своих руках, всеобщего избирательного права больше не существует. Он исправил его так, чтобы все голосовали только за него. Он будет править при помощи плебисцитов. Закон, правосудие, армия — все у него на жалованье… Свободы больше нет.

— Бонапарт восстановил стабильность и безопасность, о которых все мечтали. Он положил конец излишествам, в которых мы погрязли, не ставя под сомнение фундаментальные достижения Революции. Духовенство теперь не имеет привилегий, но церкви больше не закрывают, а священников не истребляют. Дворян не преследуют, но они уже не господствуют во Франции, и их возвращение к власти маловероятно. Дворянин становится министром? Да, это возможно. Но в рамках Республики, и я не вижу, как дворянская приставка «де» может заменить талант!

— Морган де Спаг, не выгораживаешь ли ты его?

— Дорогой Орфей, ты знаешь, что во всех формах власти есть хорошее и плохое. В данном случае, я считаю, хорошее перевешивает. Бонапарт — деспот. Но неужели ты предпочитаешь слепое насилие Революции или несправедливости Старого Режима?

— Наименьшее из всех зол — так, что ли?

— Решение, которое борется против двух искаженных систем; двух крайностей, которые так навредили Франции. Его желание состоит в том, чтобы мы все жили в мире. В гармонии… Справедливое равновесие, где каждый может показать себя. Я его понял. Прежде чем сделать это, я подверг его пытке вопросами и теперь могу держать пари, что Бонапарт найдет в каждом режиме то, что может быть хорошо для Франции.

— Просвещенная Империя как новый путь…

— Ты когда-нибудь услышишь мои аргументы?

— Я бы так этого хотел… Но этот режим с самого начала построен на фундаментальной ошибке.

— Какой?

— Если Бонапарт принесет стабильность, которой так не хватало Франции, я могу лишь аплодировать. Если он реформирует Францию, чтобы сделать ее стабильным государством, я подписываюсь под его прокламациями…

— Он это сделает! — выкрикнул Морган голосом, полным надежды.

— Подожди! Я не закончил. Остается только, чтобы эту программу осуществил деспот…

— Но это же не какой-то там паша из Сен-Жан-д'Акра…

— Умеренный деспот — это твоя теория? Пусть так. Я опять соглашаюсь с нашим предсказателем. Но ты не можешь отрицать, что для этого человека нет другой законности, кроме собственной. Все то, что он сделает хорошего или плохого, будет длиться, лишь пока он у власти. Умрет ли он в своей постели или его убьют (а это для всех деспотов едино), все, что он предпринял, не послужит ни для чего, ибо законность его актов прекратится в тот самый миг, когда его не станет. Король опирался на Бога. Демократия — на большинство. Эти два режима вписываются в некую временную продолжительность. Но у деспота нет будущего. Он живет только в настоящем. После него ничего не будет. Объясни мне, как стабильность, созданная Бонапартом, продолжится, когда его не станет?

— Я задавал этот вопрос Бонапарту.

— Позволь мне угадать. Он ответил: «Вот почему я хочу стать Императором». Таким образом, деспот хочет создать себе наследников! Он знает, что его легитимность связана только с ним самим, и чтобы преодолеть это препятствие, собирается построить Империю. Но вопрос не решен. Его решение лишь откладывается. Империя требует наследника. У Бонапарта его нет. И даже если… Его Империя станет чем-то вроде монархии. Хозяин заставит называть себя Государем. У него будет свой двор и свои бездельники, свои титулы и свои вассалы… Это не для нас, Морган! Несправедливость возвратится. Все, что мы создали, будет разрушено.

Прости меня за то, что я так говорю, но ты меня не убедил.

Я продолжаю думать, что Империя обречена на провал, ибо власть ее основывается лишь на качествах одного человека, а человек этот смертен. Все хорошее, что он сможет сделать, уйдет вместе с ним. И тогда останется только деспот и его диктатура…

Я замолчал. И все долго молчали. Кучер хлопал кнутом.

Мы замкнулись в себе. Экипаж стал таким большим, что, даже подпрыгивая на ухабах, мы не касались друг друга плечами.

Через час мы будем в Экс-ан-Провансе. И там попрощаемся.

Фарос готов был расплакаться. Морган смотрел на меня пристально и нежно. Его лицо побелело как мел. Он закашлялся, его дыхание походило на стон. Он склонился ко мне и взял меня за руки.