Читать книгу - "Возвращение в Оксфорд - Дороти Ли Сэйерс"

Она так нуждалась в каком-то умиротворяющем влиянии, что после обеда отправилась в Крайст-Черч, чтобы послушать службу в соборе. До этого Гарриет прошлась по магазинам и купила — помимо прочего — пакет безе, чтобы угостить студенток, которых она пригласила к себе на вечер. Идея завернуть в собор пришла ей в голову, когда она уже набрала полные руки пакетов. Однако они были не тяжелые, так что можно было и прогуляться. Она миновала Карфакс, сердито проклиная обилие машин и неудобство светофоров, и наконец влилась в струйку пешеходов, которая текла, явно с тем же, что и у нее, благочестивым намерением, по Сент-Олдейт и через огромный внутренний двор, не законченный Томасом Вулси.[134]

В соборе было тихо и приятно. Гарриет еще немного посидела на скамье после того, как неф опустел и органист закончил импровизацию. Потом медленно вышла, повернула налево со смутным намерением лишний раз полюбоваться большой лестницей и обеденным залом, как вдруг какая-то фигура в сером костюме вылетела из темного дверного проема с такой скоростью, что чуть не сбила Гарриет с ног. Пакеты и свертки разлетелись во все стороны.

— Черт, — произнес странно знакомый голос, от которого сильнее забилось ее сердце. — Больно? Как это типично — вечно я мечусь и на все натыкаюсь, как шмель в бутылке. Неотесанный чурбан! Скажите, что вам не больно, а то я немедленно утоплюсь в Меркурии. — Свободной рукой (другой он поддерживал Гарриет) он указал на фонтан.

— Нисколько, спасибо, — сказала Гарриет, приходя в себя.

— Слава богу! У меня был неудачный день. Крайне неприятная беседа с младшим цензором.[135]Там было что-нибудь бьющееся? О боже! Ваша сумка раскрылась, и все финтифлюшки рассыпались по ступенькам! Не двигайтесь! Стойте здесь, придумывайте, как меня обозвать, а я пока буду все подбирать на коленях, каждый раз повторяя mea culpa.

Именно так он и поступил.

— Боюсь, приключение не пошло на пользу безе. — Он виновато поднял глаза. — Но если вы скажете, что простили меня, мы пойдем на кухню и возьмем там свежих — тут они настоящие, фирменное блюдо и так далее.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Гарриет.

Конечно же это был не он. Это был юноша двадцати одного — двадцати двух лет от роду, с копной ниспадающих на лоб волнистых волос и красивым изменчивым лицом, полным обаяния, хотя изгиб рта и взлет бровей выдавали слабость характера. Но цвет волос был тот же — светло-желтый цвет спелого ячменя, и чуть растянутые интонации, и полупроглоченные слоги, и речь словно мыльные пузыри, и быстрая кривая улыбка, и больше всего — красивые, чувствительные руки, которые ловко собирали «финтифлюшки» и клали их в сумку.

— Вы еще никак меня не обозвали, — напомнил молодой человек.

— Кажется, я могу назвать вас по имени, — сказала Гарриет. — Вы… вы не родственник Питера Уимзи?

— Ну конечно, — ответил молодой человек, садясь на корточки. — Он мой дядя, причем куда более щедрый, чем еврейские дядюшки,[136]— добавил он, следуя за цепочкой грустных ассоциаций. — А мы с вами знакомы? Или вы просто догадались? Вы ведь не считаете, что я на него похож?

— Когда вы заговорили, я на мгновение приняла вас за вашего дядю. Да, кое в чем вы очень на него похожи.

— Это разобьет сердце маман, — сказал молодой человек с ухмылкой. — Дядю Питера не одобряют. Но я бы очень хотел, чтобы он был здесь. Он бы оказался удивительно кстати. Но его, как всегда, где-то носит. Загадочный старый котяра, а? А вы, видимо, его знаете? Забыл этот трюизм про тесный мир, но будем считать, я его произнес. Так где сейчас наш пострел?

— Кажется, в Риме.

— Чего еще от него ждать. Придется писать письмо. Очень трудно в чем-то убедить в письме, а? Так много всего приходится объяснять, а знаменитое семейное обаяние не держится на бумаге. — Он улыбнулся с обезоруживающей откровенностью, поднимая последнюю закатившуюся куда-то монетку.

— Правильно ли я понимаю, — спросила Гарриет, которую все это очень забавляло, — что вы собираетесь воззвать к лучшим чувствам дяди Питера?

— Что-то вроде того, — сказал юноша. — Он на самом деле довольно человечный, если правильно к нему подойти. Кроме того, мне есть чем припугнуть дядю Питера — в самом худшем случае я могу сказать, что перережу себе горло и тогда ему не отвертеться от землянички.

— От чего? — переспросила Гарриет, думая, что это, должно быть, последняя версия оксфордского сленга, что-то вроде «жизнь малиной не покажется».

— От земляничных листьев, — разъяснил молодой человек. — В смысле, ни елей, ни скипетр, ни держава его не минуют. Получит свои четыре ряда изъеденного молью горностая,[137]не говоря уж о гнилых бараках в Денвере, которые скоро сожрет плесень. — Видя, что Гарриет все еще смотрит с недоумением, он продолжил: — Простите, я забыл. Меня зовут Сент-Джордж, и папаша не удосужился снабдить меня братьями, поэтому как только напротив моего имени напишут d.s.p.,[138]дядя Питер попался. Конечно, отец может его пережить, но не думаю: не такой Питер человек, чтоб умереть молодым, разве кто-то из его любимых преступничков его прикончит.

— Это легко может случиться, — заметила Гарриет, вспомнив урода с ружьем.

— Тем хуже для него, — покачал головой Сент-Джордж. — Чем больше он рискует, тем скорее ему придется сунуть шею в брачную петлю. И никакой тебе холостяцкой свободы с верным Бантером в квартирке на Пикадилли. И никаких ослепительных венских певиц. Так что сами видите, он кровно заинтересован в том, чтобы со мной ничего не случилось.

— Очевидно, — сказала Гарриет, пораженная этим новым взглядом на предмет.

— Слабость дяди Питера в том, — продолжал лорд Сент-Джордж, осторожно высвобождая из обертки расплющенные безе, — что у него сильно развито чувство общественного долга. По внешнему виду не скажешь, но это так. Попробуем покормить карпов? Людям это уже не скормишь. Пока что ему удавалось ускользнуть — старый упрямец! Говорит, у него будет та жена, которая ему нужна, или никакой.