Читать книгу - "Последний завет - Сэм Борн"

— Это не очень интересная история… сопливая и сентиментальная.

— А мне нравятся сопливые и сентиментальные истории.

Мэгги подняла на него глаза.

— Как-то очень давно мне предложили поехать за границу. Я там ни разу не была и согласилась. Поехала с миссией гуманитарной помощи в Судан. А там как раз бушевала самая настоящая гражданская война. Как в фильмах. Только хуже. Однажды мы наткнулись на совершенно выжженную деревню. Вы бы видели те трупы… оторванные конечности… вспоротые животы… раскроенные головы… Они валялись по всей деревне. А еще там были дети. Живые, но брошенные и обреченные. Они ходили среди своих мертвецов как зомби. Налет на деревню произошел на их глазах. На их глазах убивали отцов, насиловали матерей и старших сестер… а потом тоже убивали. Мы были там два часа. Я насмотрелась… И уже тогда решила, что, если есть возможность положить конец войне… хотя бы приблизить ее окончание… это необходимо сделать.

Ури молчал, внимательно глядя на нее поверх своего стакана.

— Тогда я сделала свой выбор. А когда спустя много лет попыталась выбросить все это из головы, то у меня толком не получилось. И вот я снова на войне.

Он удивленно нахмурил брови.

— А, так я вам еще не говорила? Это моя первая командировка за целый год. Меня достали из нафталина, заставили вернуться с заслуженного отдыха и вновь погнали в бой. — Мэгги надоело притворяться, и она одним махом осушила свой стакан. — Против моей воли, кстати.

— А почему вы ушли на заслуженный отдых?

— Да… так получилось. Тоже, кстати, с Африкой связано. Ну, словом, я помогала на мирных переговорах в Конго. Там гибли тысячи, но всем на это было наплевать. Я пахала как проклятая. У меня ушло восемнадцать месяцев на то, чтобы посадить противоборствующие стороны за стол переговоров. Друг напротив друга. А потом еще несколько недель мы с ними учились общаться спокойно и без ненависти. И вот буквально за пару дней до подписания мирного соглашения, все детали которого уже, считайте, были согласованы… — Мэгги решительно плеснула себе еще, — я совершила ошибку. Ее можно было бы назвать дурацкой, если бы она не стала роковой. Я до сих пор удивляюсь, как могла… как… Ну, как бы то ни было, а ее следствием стал срыв переговорного процесса и, соответственно, возобновление военных действий с обеих сторон. Вот такая грустная история.

— Да уж…

— Мне пришлось спешно покинуть Конго. Я ехала в аэропорт и смотрела на дорогу. И вновь видела детей. Брошенных и обреченных. Я смотрела им в глаза и знала, что подвела их, отняла у них надежду. Я совершила преступление. Ведь когда идет война и ты знаешь, что, кроме нее, ничего иного быть не может, как-то свыкаешься. А когда тебе дарят надежду на мир, а потом отнимают… это хуже. Это не по-людски… — Одинокая слезинка скатилась у Мэгги по щеке. — И знаете, Ури, я запомню эти лица на всю жизнь.

Ури поставил стакан, поймал руку Мэгги и сжал ее в своей. Потом он поднялся из-за стола и, не выпуская ее руки, заставил подняться и Мэгги и обнял.

Он старался утешить ее, гладил рукой по волосам, но слезы от этого становились только обильнее. А впрочем, может, это и было для Мэгги настоящим утешением.

Время для них остановилось. А пошло вновь в тот момент, когда их губы соприкоснулись. Они целовались робко, целомудренно, словно боясь спугнуть зыбкое очарование этих секунд. Ури обнял Мэгги крепче и привлек к себе. Его ладонь задела ее правую грудь, и по всему телу Мэгги прокатилась волна возбуждения. Затем Ури наткнулся на полоску голой кожи между юбкой Мэгги и блузкой и нежно провел по ней подушечками пальцев. Он никак не ожидал, что эта робкая ласка вызовет такую реакцию…

Мэгги резко оттолкнула его и теперь стояла перед ним, тяжело дыша.

— Что? Что случилось?

Мэгги вместо ответа стала отступать назад, наткнулась на край постели и тяжело опустилась на нее. Пошарив рукой слева от себя, она отыскала выключатель ночника, и комнату залил мягкий свет.

Очарование исчезло.

— Прости, прости… — повторяла Мэгги, закрыв лицо ладонями. — Я… я не могу.

— Тебя дома кто-то ждет?

Странно, но она даже не вспомнила сейчас об Эдварде.

— Нет. Не в этом дело.

— А в чем же?

— Я не сказала, какую именно ошибку совершила тогда… в Конго. Я переспала с представителем одной из сторон, участвовавших в переговорах. С одним из полевых командиров. — Она подняла на Ури заплаканные глаза. — Разумеется, все это мгновенно открылось. Противоположная сторона тут же обвинила меня в шпионаже в пользу их оппонентов. Переговорам пришел конец.

Ури вздохнул.

— И после этого тебя отправили в отставку?

— Нет, я сам ушла. Я согрешила и сама себя наказала… — Она сделала попытку улыбнуться, но у нее это получилось весьма жалко: губы по-прежнему дрожали, а глаза распухли от слез. Впрочем, Мэгги рада была, что выговорилась. — С тех пор все окружающие только и делали, что убеждали меня, будто жизнь продолжается. Особенно усердствовал Эдвард. Жизнь продолжается, хватит оглядываться назад и все такое… Но у меня не получается не оглядываться назад. И меня в ночных кошмарах по-прежнему будут преследовать лица тех детей. До тех пор по крайней мере, пока я не искуплю свою вину перед ними. А я искуплю ее, Ури, вот увидишь. У меня больше нет права на ошибку.

— Но, Мэгги… — Он улыбнулся. — Я ведь не участвую в переговорах и не представляю ни одну из враждующих сторон.

— Ты израильтянин, а этого достаточно. Ты сам знаешь, что у вас тут творится. Если пожал руку еврею, ты враг палестинского народа. Если пообедал с арабом, израильская разведка тут же сядет тебе на хвост.

— Хорошо, допустим. Но кто узнает?..

— О, уверяю тебя, что те, кому надо, узнают… — Мэгги не могла смотреть ему в глаза. Вместо этого она опустила взгляд на пол, боясь, что, если поднимет на Ури глаза, ее решимость может дать трещину.

— Что ж… — проговорил Ури после долгой паузы. В голосе его явно слышалась горечь.

А Мэгги поднялась с постели, подошла к двери номера и распахнула ее.

— Прости меня, Ури… Пожалуйста, прости.

Ури подошел к ней, тронул ее плечо, а потом молча вышел.