Читать книгу - "Только никому не говори. Солнце любви - Инна Булгакова"

И он вернулся. Раскрыл все двери и окна, спустился в погреб — и тут его измученную душу, наконец, отпустило в другой мир — великий мир забвения — и он смог сказать: «Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори».

29 июля, рассвет

Мы бесшумно спустились по ступенькам флигеля. Пронзительная деревенская тишина — нет, звонкий щебет в кустах, медовый холодок, розовое и голубое — нежная полоска зари. Небесная чаша сияла над старыми садами, русскими полями и темными водами.

Какое-то время мы постояли в кленовой аллее, словно задыхаясь от свежести, простора и жизни. Затем двинулись к машине Николая Ильича.

- Я всех подвезу — и прежде Анну Павловну. Вы позволите?

- Нет, я пойду через рощу. Не хочу. Я одна.

— А ведь она и вправду осталась одна, — с жалостью сказал актёр, глядя вслед — лёгкой тени в предутреннем тумане. — Не моё, разумеется, дело… я растроган, слезы сейчас потекут. Не моё дело, говорю, математик, но я бы проводил женщину.

- Вот и проводите.

- Кто вы там? Кандидат или доктор? До президента Академии наук ведь дойдёте с такими железными…

- Может, я догоню? — подал голос Петя.

- Давайте-ка, свидетели, прощаться, — заговорил я. — Где машина?

- Да вон на обочине.

Мы подошли к «Жигулям», Петя по привычке спросил:

- Иван Арсеньевич, можно, я к вам буду ездить?

- Можно.

- Тогда уж и мне разрешите продлить знакомство. И, с моими мелкими грешками я недостоин…

- Простите меня, я был не в себе. Я не победитель.

- Победитель! Как вы меня сегодня долбанули! Требует продолжить и кое о чем поспорить.

- А я не хочу спорить — вы меня освободили, — вдруг заявил Борис и протянул мне руку. — Мы, конечно, больше с в не увидимся — вы знаете почему. Я хочу на прощанье старомодно, по-эстетски снять шляпу перед великим сыщиком.

- Ура! — рявкнул Вертер, и подхватил актёр. И они уехали. Я побежал. Кленовая аллея. Полянка. Смутно белеющие ромашки. Нежные венерины башмачки. Дальше пруд | кладбище, берёзовые кущи, старый забор, старый дом… Господи, как хорошо!

Я дышал, я жил полной жизнью и услышал тихий безнадёжный плач. Так, она в беседке!

Она плакала в беседке.

Я её почти не видел, но сильно чувствовал. Вошёл и сел рядом. Мы молчали.

- Анюта, я в отчаянии.

- Почему? — недоверчиво, сквозь слезы спросила она.

- Всю ночь терзал тебя ревностью… как будто я сам, подонок, имел терпение ждать тебя.

- Как ты смеешь так говорить о себе! Замолчи!

- Да кто я такой, чтобы учить…

- Ты есть ты. — Длинная-длинная пауза. — Я чувствую, он сказал тебе.

- Сказал — да ведь не может быть?

- Может.

- Что может? — я замер.

- Ты знаешь.

- Что может?

- Я тебя люблю.

- Анюта!.. Он говорил мне, я не поверил, я неудачник.

- Как хорошо! — она засмеялась, слезы зазвенели смехом. — Ты не будешь копить на машину и дарить мне драгоценности?

- Никогда, — я коснулся губами пылающей щеки, жгучих слез. — Ты меня охраняла.

- Постоянно. Пряталась в кустах и подслушивала.

- Твой зелёный сарафан — мой самый любимый. Помнишь, я догнал тебя под клёнами, и ты сказала, что умерла, что тебя нет, помнишь? Тут до меня дошло, наконец, что ты есть, так есть, что… Ну, вся жизнь моя — тебе, если ты возьмёшь.

- Нет, я сразу поняла, как только вошла в палату и тебя увидела. Я испугалась и прямо из больницы поехала в Москву. Я просила его ничего не рассказывать.

- Да, да, он говорил мне, что уже по твоему звонку догадался, что ты…

- Что я тебя люблю. А я сказала даже, что не доверяю тебе, ты тот ещё тип. Я ужасно боялась, что ты узнаешь про меня, ну, про все эти дамские мерзости… и все для меня будет кончено.

- А он-то понял сразу и разыграл нас как детей. Ну что б тогда Борису подслушать весь ваш разговор, а то… Представляешь? Любовь у жасмина — и вот он переезжает к тебе на дачу. Я был ослеплён тобой. Я с ума сходил, считал, все в тебя влюблены — и художник, конечно.

Ошибочную версию гнал. Я понимаю теперь твоего отца… О нем можно говорить?

- Тебе — все можно.

- За что такое счастье?

- Это — счастье? Разве удастся все забыть?

- Нельзя и не надо, что ты! Это смерть, но ведь и жизнь, это Трагедия — но ведь и любовь — вот что самое главное. Как я понимаю теперь твоего отца. Я пережил… ну, конечно, ничтожную Долю того, что ему досталось — но я его понял. Знаешь, когда я в погребе чиркнул спичкой и увидел красное пятно — кажется, последний ужас, кажется, страшнее уже ничего не будет. Оказалось, будет. Тогда же в саду я вдруг догадался, что ты украла блокнот, то есть вроде помогаешь убийце, вот тут я почувствовал настоящий ужас, несравнимый ни с каким погребом. Я хотел все бросить и знал, что не могу без тебя жить. И тут мне Петя помог, я поверил… то есть наоборот, я понял, что ничему о тебе не поверю, какие бы там факты ни вопили о твоей вине!

- А вот папа поверил, что я убийца. Я убила Марусю, девочку бедную мою!

- Он был болен и единственное, что мог сделать, — это отдать за тебя жизнь.

- Ну и как я теперь буду жить? — закричала Анюта. — Нет, ты скажи — как?

- Со мной и с папой.