Читать книгу - "Лесь - Иоанна Хмелевская"

– Пока что в госхозе, за той горкой. Проходят общие сцены, делают попеременно забастовку в шахте и бал в замке. Так как мы отсутствуем, то инспектор читает сам все роли, но у него затруднения. Завтра, после работы мы едем в госхоз и начинаем выступать…

Председатель местного Совета посреди тяжких вздохов и многочисленных предостережений, не скрывая опасений, беспокойства и полного отсутствия доверия, лично упаковал святую реликвию и торжественно вручил ее Янушу.

– Господа, – торжественно произнес он, – если бы с ней, не дай бог, что-нибудь произошло… Сами понимаете… Может быть, какой-нибудь эскорт…

Персонал бюро, который очень торопился, как один человек, торжественно поклялся, что ей ничего не будет. Посвященный во все письменные инструкции Бьерн был препровожден к автобусу.

– А он сможет? – забеспокоился Лесь, подпавший под влияние опасений председателя местного Совета. – Может быть, ему лучше ехать прямо в Варшаву и там сделать отпечатки в бюро?

– Не морочь голову, во вроцлавском градоуправлении им займутся, – нетерпеливо ответил Януш. – Там Метек, я распорядился, чтобы он пошел к нему. А в Варшаву было бы слишком долго.

– Так может быть, кто-нибудь из нас?…

– Исключено, мы все играем в представлении. Остается только он.

После захода солнца помещение госхоза было переполнено через край только актерами. На возвышении сидела Барбара с машинописным текстом в руках и с выразительным удовлетворением читала, обращаясь к вертящемуся возле нее Лесю:

– Вон с моих глаз, пан граф. Вы размазня, граф, а я жажду силы, которая должна быть в человеке.

Ожидающий своей очереди Каролек все чаще и чаще выдавливал из себя какой-то непонятный кашель, а Лесь на коленях скулил с нарастающим жаром:

– О, богиня! Верни назад эти страшные слова! Ведь это не люди, это скоты!

– Дочь моя! – громыхал через минуту председатель местного Совета. – Что ты делаешь? Встань, пан граф! Идем со мной в биллиардную, у моей дочки испражнения в голове…

– Что?! – вырвалось у Каролека, ожидающего в первых рядах.

– Испражнения, – невольно повторил председатель, глядя в текст.

– Какие испражнения?! Испарения! – закричал разнервничавшийся автор произведения искусства. – У вас просто неисправленный текст!

В следующей сцене Януш прижимался к телу разрумянившейся девушки из обувного магазина, уверяя ее без особого убеждения:

– Мы пойдем вместе и разрушим этот источник зла и насилия. Снова трое из нас погибли, а тиран остается безнаказанным. Там наша цель!

Девушка из обувного висла у него на плече, затрудняя перелистывание машинописного текста, разгоряченный автор требовал указывания цели вытянутой рукой и непреклонным жестом, и теряющий то текст, то невесту из народа Януш начал постепенно сомневаться, действительно ли обмен выступления на карту был таким неплохим?

Тяжесть своей роли ощутил он, однако, в полной мере в тот момент, когда, стоя в обществе Барбары над соломенным матрацем, служащем для укрывания парников, и изображающем собой болотистую лужу, он говорил:

– Ваша милость, графиня, вы испачкаете туфельки…

– Так перенеси меня, – предложила в ответ Барбара.

Януш узнал из текста, что должен в это время смотреть в даль, не слушая надоедливой аристократки, поэтому он уставился в транспарант: «1 Мая праздник рабочего класса», безнадежно стараясь найти способ открутиться от роли знаменитости. Он мог представить себе лишь то, как ломает ногу, и больше ничего.

– Перенеси же меня! Чего ждешь? – читала Барбара. – Боишься?

Януш продолжал находиться в прострации с выражением неудовольствия на лице. Мысль о поломанной ноге пробуждала в нем смертельную неохоту. Барбара оторвала глаза от текста.

– Перенеси же меня, черт тебя побери, что ты застыл, как соляной столб?

– Ты что, идиотка? – обиделся Януш, отрываясь от своих мыслей. – Что я, культурист?

– Вы обязаны перенести графиню! – с нажимом произнес автор.

Януш прекратил сопротивление. На другой стороне соломенной лужи Барбара изменила желание.

– Я хочу вернуться, – сказала она с гримасой. – Перенеси меня обратно…

– Бог мой, вы не преувеличили, пан автор? – спросил разъяренный Януш, когда Барбара начала требовать перенести ее в четвертый раз. – Я что, весь спектакль так и должен с ней бегать по той соломе? Сократите хоть немного!

– Нужно показать, что даже любовь аристократки была для народа тяжестью, – поучительно произнес автор. – Эта сцена должна быть доказательством. И вообще не стоните при этом, вы ведь представитель физической мощи…

Каролек забавлялся в стороне этим зрелищем, но до той поры, пока не пришло время его собственному выступлению. Вообще говоря, непонятное сперва согласие Януша на такую мучительную роль представителя пролетариата стала в конце концов ясной и понятной. Углубившийся в собственный текст Каролек сделал открытие, что, во-первых, значительно более тесные отношения объединяют девушку из народа с братом, нежели с женихом, во-вторых, от начала до конца пьеса наполнена моралистическими сентенциями в количествах, превышающих человеческую выдержку, а в третьих, содержание сентенций находится в удивительном несоответствии с возможностями его памяти. При словах:

– Сестричка моя любимая, дети, которых ты будешь носить на руках, наверняка доживут до лучшего будущего, а мы, братья, пойдем объединяться в жаре и труде! – он пришел к выводу, что из двух зол он лучше бы носил Барбару весь спектакль. Но было уже поздно вносить какие-либо изменения, и персонал приступил к выучиванию ролей на память.

В это же самое время директор бюро, бледный, с отчаянием в глазах, среди бесчисленных проявлений признаков угнетенности, читал главному инженеру срочную депешу, полученную только что от осуществляющего инвентаризацию персонала бюро.

– Меня охватывают тревожные чувства, – говорил он. – Послушайте!… «Барбара выступила в роли куртизанки, и вследствие этого половина местного населения при ее виде плюют и крестятся. Бобек достал три рулона туалетной бумаги, которые очень пригодились. Януш рискнул перерывом в биографии и украл у председателя портфель, наполненный деньгами и коллекцией фамильных фотографий. Мы планируем поджог городка…»

– У них что, не хватило денег? – прервал главный инженер, несколько ошеломленный. – Если так, то зачем им, к черту, коллекция фамильных фотографий председателя?! И зачем им поджигать город?!

– Нет, – со стоном ответил директор бюро, – это означает, что они не могут добыть из местного Совета той немецкой карты. Они действуют в том направлении и боятся, что ими займется милиция. Я не знаю, может быть, вам туда поехать…

Главный инженер насупился.

– Это нехорошо, – сказал он озабоченно. – Эта карта очень нужна, мы ждем транспаранты, чтобы можно было оценить ориентировочно возможности той области. Сейчас я не могу поехать, только через несколько дней. Может, попробовать через воеводские власти?