Читать книгу - "Возвращение в Сокольники - Фридрих Незнанский"

И она независимой походочкой направилась к киоску мороженщицы. Покачивая узкими бедрами и постукивая почти взрослыми каблучками.

– Далеко не ходи! – крикнула вдогонку Ирина. – Будь на виду!

– Ладно, – снова капризно отмахнулась Нинка.

Они стояли теперь совсем близко, он и она, Турецкий и его жена, Ирина Генриховна. Когда-то их связывало все, буквально… Но это было давно. Теперь они жили в разных домах, жили разными интересами.

– Который час, Саша? – тихо спросила она.

– Есть еще немного, не беспокойся, постоим, – так же тихо ответил Турецкий.

– Постоим, постоим… – согласилась она. – Когда это было? Помнишь? Сколько лет назад? Вот так же, кажется, только во Внукове. Помнишь? И тоже – в Сочи. Нинки у нас не было еще.

– Да, конечно. Помню. Как странно: не было Нинки!

– И я об этом подумала…

– Аэропорт был другой. Время – тоже другое. И – мы.

– Какая разница, Саша?

– Никакой, – вздохнул Турецкий. – Так, вспомнилось. Какие-то детали, а не общая картина… Где Нинка? Не вижу ее.

– Вон же стоит, с мороженым. Машет нам.

– А, теперь вижу. Я – «важняк», Ирина. Потому и помню в основном всякие детали. Профессиональная привычка. Иногда вообще только детали, а остального, общей картины, не вижу.

– Тогда ты не был еще «важняком», – напомнила Ирина Генриховна.

– Да, верно, сразу после практики. Например, тогда в углу, возле окна, сидела какая-то старушка в платке и лузгала семечки, а я на нее почему-то злился.

– Старушка? – удивилась она. – Не может быть. Неужели в самом деле не забыл такие вещи?

– Точно, – сказал Турецкий. – А вот о чем мы с тобой говорили, хоть убей, не помню, правда. Ты извини. Но мне было так хорошо!

Он засмеялся. Она грустно улыбнулась. Он смотрел ей в лицо и пытался вспомнить, какой она была тогда, в тот день: вот эти щеки, глаза. Все изменилось…

Он не помнил «того» ее лица и вообще не мог воскресить в памяти ее лица в молодости, потому что всегда представлял ее такой, какая она есть сегодня. А если вспоминал, то только по фотографии. Может, это тоже какая-то профессиональная привычка? А может, так, человеческое…

– Да ты не грусти, Турецкий, – сказала она.

– А кто тебе сказал, что я грущу?

– Я ведь вижу.

– Ну и что?

– А я помню, на каких тележках мороженое продавали. В вафельных стаканчиках. И мода была такая. Мини-юбки. А я ужасно стеснялась.

– Чего же ты стеснялась? Меня, что ли?

– И тебя тоже. Ты мне такой страшно серьезный казался! Шу-урик!

– А теперь?

– И теперь тоже. Неужели забыл? Юбка, светленькая такая? Вот здесь застегивалась на шести пуговицах. Одна потом оторвалась, и я полгорода обегала, пока такую же отыскала. Мне портниха, Валя, сшила ее. Ну Валя, соседка, этажом ниже. Ты должен знать. Там армяне жили, дедушка какой-то и Валя. Дедушка все время кашлял и что-то бормотал себе под нос. Потом он умер. От туберкулеза. И болонка у него была белая, с ошейником из толстых канцелярских скрепок. И она тоже потом умерла. Белая такая. Неужели не помнишь?

Турецкий наморщил лоб:

– Н-нет…

– А я ее тогда первый раз надела, юбку эту. Страшно стыдно было. Помню, как прошлась по двору, а потом мы ехали на метро, и ты предлагал мне сесть и говорил, что дорога длинная, а я еще не умела сидеть в такой юбке. Нужно было сомкнуть ноги, а на колени положить сумочку. Меня потом девчонки научили.

– Да, кажется, помню! – воскликнул Турецкий. – Ну конечно, конечно! А рядом стоял такой подозрительный тип в темных очках. Метро и черные очки! Я его на всю жизнь запомнил. Еще в уголке темных очков этикетка торчала. Мода была что-нибудь наклеить на стекло.

Она искренне рассмеялась:

– Ты все о своем, Турецкий, все о своем…

– Уж такой я, прости.

– И я все шла и смотрела в витрины, как выгляжу. И еще туфли на высоченных каблуках были. Тоже все в первый раз. О-ох! Слушай, который час?

Турецкий посмотрел на часы:

– Пора.

– Где Нина?… Нина!

Подошла Нина, наблюдавшая весь этот трогательный разговор издали. Губы у нее были перепачканы шоколадом от мороженого, которое она ела. Ирина достала из сумки платок и стала вытирать ее.

– Мама, знаешь, сколько я вешу? – весело спросила она.

– Ну и сколько?

– Сорок два! Там весы есть. Для чемоданов. Я взвесилась. Вдруг я беременная, мама?

– Господи, как ты мне надоела со своими шутками! – взбесилась Ирина Генриховна.

И, верно бы, наказала дочку, если б не заступился Турецкий. Да он бы и не успел толком заступиться, потому что увидел почти бегом приближающегося к ним Дениса Грязнова. Длинный и рыжий, он был растрепан и тяжело дышал. Нинка узнала его и обрадовалась.

– Извините, боялся опоздать, там, на повороте, авария, перекрыли движение, пришлось возвращаться и объезжать вокруг всего аэродрома. У вас все в порядке? А где?… – Денис огляделся и кивнул: – Ага, все нормально.

Проследив за его взглядом, Турецкий увидел блондина в темных очках, читавшего газету. Тот спокойно сложил газету, сунул ее в боковое отделение сумки, висевшей у него на плече, сунул также и очки в верхний карман пиджака, запахнул плащ и неторопливой походкой направился к стойке регистрации.

Ирина, ничего не поняв из мимической игры Дениса, удивилась его появлению. Но Турецкий объяснил, что с утра не успел созвониться, а билеты на рейс забрал сам из дежурной части на Петровке.

– Ты меня извини, Дениска, – сказал он скромно, – я с раннего утрa уже весь прямо какой-то затурканный…

– Затурканный Турецкий! – захохотала Нинка.

– Веди себя прилично! – улыбаясь, строго одернула ее Ирина.

– Ничего, дядь Сань, я ж понимаю, – усмехнулся Денис.

Они и не собирались посвящать женщин в причины его появления здесь. Однако, увидев Степана и оценив его внешние данные, Турецкий наконец успокоился. Дело ведь, в сущности, уже сделано, семья была, по его мнению, в безопасности, а все остальное – это уж как карта ляжет. Или камень. По выражению доминошников…

Женщины прошли регистрацию, чемоданы их уехали на тележке. Следом, помахивая сумкой, ушел и Степан.

– Ты на своей, дядь Сань? – спросил Денис.

– Да, – кивнул Турецкий. – Спасибо тебе, Дениска. Дай бог, чтобы все обошлось.

– А ты сомневаешься? – почему-то ухмыльнулся Денис. И по выражению его лица было видно, что он сам ни в чем не сомневается. Завидное качество… у этой молодежи.