Читать книгу - "Фарфоровая жизнь - Алла Полянская"

Тина сидела под столом, клетчатая скатерть спускалась до самого пола, и гладкая ножка стола была прохладной. Круглый коврик, посреди которого стоял стол, красный, в цветах и бежевых завитках, мягкий, на нем кое-где валялись мелкие крошки – значит, кухню еще не убирали. И печенье раскрошилось – они пекли печенье, но его больше нет, а на столе осталось большое блюдо, на котором розы и дом с окнами, на окнах занавески и цветы, а мимо забора мальчик гонит свое небольшое стадо. И раскрошившееся печенье на месте дымохода, крошки делают стены дома не идеально белыми.

Что-то там, в доме, происходит – громкое, страшное, но пока она сидит здесь, слушая песню из мультфильма «Бременские музыканты», которую прокручивает в голове уже в четвертый раз, пока она в безопасности. И крошки на полу, и если немного поднять скатерть, то видна лестница, ведущая наверх, и она может вспомнить, что находится наверху.

Там ее комната с розовыми занавесками и обоями в мелкий цветочек. Там кукольный домик, который привез ей отец, там пианино, на котором мама учит ее играть, и она уже многое умеет, отец очень гордится ею, а ей нравится, как из-под ее пальцев рождается музыка. Там белая кровать, и на полке книжки, которые она любит читать перед сном, и музыкальный центр, которому так завидуют ее подружки в школе… Лиц подружек не помнит, имен тоже, и это неважно, потому что важна лишь музыка, сквозь которую звуки не проникают.

Или проникают?

Кто-то входит на кухню, Тина видит черные ботинки, такие огромные, начищенные до блеска – отец тоже любит, когда обувь выглядит опрятно, вот и этот человек, видимо, придерживается того же мнения. Тина прижимается к ножке стола, стараясь не дышать, а музыка звучит все громче, и это хорошо – значит, не слышно ее дыхания. Тина закрывает глаза и понимает, что сейчас она во тьме, и тот, кто вошел, ее не видит.

Блюдо разбилось, упав на пол – кто-то сдернул со стола скатерть. Тина не хочет видеть, кто это, она не хочет слышать того, что происходит, и сейчас не хочет знать, что будет дальше, потому что дальше было что-то, что помнить не надо.

Тина открыла глаза. Свет фонаря пробивался сквозь занавески на окне, пахло ванилью и свежей выпечкой. Тина села на табурет и налила себе воды.

– Там был дом. – Тина медленно выпила воду, ее тело била крупная дрожь, ее шепот предназначался тьме, которая предала ее, отступив и лишив безопасности. – Они тащили меня по лестнице, мама тоже была там. Они спрашивали что-то, крича в телефон – где, где он?! Отдай, или мы убьем их! Потом они держали меня, а один из них… И больно, и мама кричит, и кто-то пришел. «Вы что, с ума сошли?!» И мама молчит, они льют на нее воду, а она молчит, все время молчит. И хлопок – один, второй… Что-то падает, и мокро, и кто-то тащит меня вниз по лестнице, бросает на пол, и внутри все болит, и болят руки, потому что за них кто-то больно держал меня, а на полу осколки блюда – маминого блюда, кто-то его разбил, печенье раскрошилось и по нему ходят, крошки на ковре…

Тина поставила пустой стакан. Нужно идти, нужно найти тот дом, он где-то есть, она теперь точно знает. В ее косметичке лежит связка из трех ключей – что-то типа талисмана, она читала где-то, что ключи – отличный талисман, и эти ключи были в ее багаже, когда ее привезли в школу, и она почему-то всегда таскала их с собой, покрыв блестящей разноцветной эмалью и наклеив стразы.

Но это ключи от дома, где погибла ее мать, и она сама там тоже погибла.

То, что сейчас, – это не она, это то, что сделали из Тины, чтобы она могла дальше как-то жить.

И она жила. Ее жизнь была круговоротом поездок и перелетов, она никогда не останавливалась, а когда остановилась, то оказалось, что жить нельзя.