Читать книгу - "Петербургское "дело" - Фридрих Незнанский"

Звонок раздался полчаса спустя.

— Александр Борисович Турецкий? — спросил вкрадчивый тихий голос.

— Он самый, — ответил Турецкий. — Кто говорит?

— Хозяин кейса, который вы так беззастенчиво отобрали у моего человечка.

— Как вас зовут?

В трубке повисла пауза. Затем вкрадчивый голос ответил:

— Сергей Михайлович.

— А фамилия?

Послышался смешок и вслед за тем:

— Она не слишком благозвучна. Поэтому называйте меня по имени-отчеству.

— Хорошо, с фамилией мы повременим. Теперь я хочу знать, кто вы?

— Я? Художник. И друг художников. А вы, насколько я понял, представитель Фемиды?

— Что-то вроде этого.

— Я хочу вернуть мой кейс, Александр Борисович. Вы изъяли его незаконно.

— Правда? Докажите.

— Доказать что?

— Что он действительно принадлежит вам. В кейсе, между прочим, двести тысяч долларов. Вы готовы ответить, откуда у вас такие большие деньги?

— Что вы хотите? — после паузы спросил Сергей Михайлович.

— Встретиться с вами.

— Гм… И тогда вы отдадите мне кейс?

— Возможно.

— Хорошо. Скажите, где вы, и я пришлю за вами машину.

— Вот так бы и давно. Записывайте.

Особняк был не слишком большой, всего-навсего три этажа, и не слишком роскошный — лишь два мраморных льва на крыльце. Забор возвести еще не успели, поэтому двор просматривался насквозь.

— Хороший домик, — похвалил Турецкий.

Один из верзил, сидевших с ним машине, усмехнулся:

— Хороший. Только нам не туда.

Машина и в самом деле обогнула особняк стороной и остановилась возле простого пятистенка, бревна которого потемнели от времени.

Хозяин, невысокий, сухопарый, с худым, морщинистым лицом, встретил их на крыльце. Сергей Михайлович был в старом ватнике и вязаной шапочке, на ногах — валенки с галошами. В руке — лопата.

— Здравствуйте, Александр Борисович! — улыбнулся Сергей Михайлович, почти не разжимая губ.

Турецкий захлопнул дверцу машины и направился к крылечку.

— Здравствуйте, Сергей Михайлович. — Они пожали друг другу руки.

— Хорошо Добрались? На ухабах не трясло?

— Добрались хорошо, — ответил Александр Борисович. — Жаль только, округой полюбоваться не получилось. Ваши культуристы напялили мне на глаза повязку.

— Необходимая предосторожность, — объяснил хозяин.

— Неужели вы думаете, что при желании я не смогу найти ваш дом и установить вашу личность?

— Может, да. А может, нет, — неопределенно ответил Сергей Михайлович. — Да и сомневаюсь я, что у вас появится такое желание. У вас и без меня проблем по горло.

— Это верно, — согласился Турецкий.

— Александр Борисович, вынебудетепротестовать, если мои ребятки слегка вас… обыщут?

— Боитесь, что я вас застрелю?

Сергей Михайлович улыбнулся:

— Вот уж этого нисколько не боюсь. Боюсь другого. Вдруг у вас хватило простоты принести с собой микрофон. А я, знаете, никогда не даю интервью.

Турецкий развел руки в стороны, и «мальчики» тщательно его обыскали. Один из них повернулся к хозяину и пробасил:

— Он чист.

— Тогда прошу в дом, Александр Борисович!

В доме тоже не было никакой роскоши, только все самое необходимое. Стол, кресла, диван, пара шкафов и полки с книгами и художественными альбомами (Турецкий разглядел альбомы Рембрандта, Пикассо, Поллока и Клее). В камине уютно потрескивали березовые поленья. На каминной полке стояла бронзовая женская статуэтка.

— Итак, Александр Борисович, — начал Сергей Михайлович, когда они расселись в кресла, — вы сдержали слово и вернули мне мой кейс. Я тоже хозяин своему слову. Я обещал вам встречу, и вот вы здесь. Что вам от меня нужно? Только давайте без обиняков, у меня не так много времени.

— Сергей Михайлович, в городе идет молодежная война. И многие считают, что вы можете ее остановить.

Хозяин дома помрачнел.

— Художники-графферы вместо красок взяли в руки дубинки и ножи, — продолжил Турецкий. — Забит насмерть восемнадцатилетний парень из общества «Русская память». Неделю назад графферы избили четверых членов патриотического союза «Воля». У одного из них сломан позвоночник. А еще один — ослеп. Отслоение сетчатки. Слышали об этом?

Сергей Михайлович мрачно усмехнулся.

— Если вы хотите, чтоб я расчувствовался, то напрасно стараетесь, — желчно сказал он. — Мне нисколько не жаль этих ублюдков. И потом, зачем вы мне все это рассказываете? И откуда у вас информация о том, что в избиениях замешаны графферы? Художники — смирный народ. Если они с кем-то и воюют, то исключительно при помощи линий, образов и цветов.

Турецкий дернул щекой:

— Бросьте. Есть свидетели.

— Вот как? — Брови Сергея Михайловича взлетели вверх. — Тогда почему виновные до сих пор не наказаны?

— Потому что жертвы молчат. Они предпочитают торжеству закона личную месть.

Хозяин дома слегка оттаял и даже покивал в знак согласия:

— Вот это уже ближе к делу. Не знаю, кто там, кому и за что мстит, но графферов… (я подчеркиваю: графферов, а не скинхедов!) действительно избивают. И даже убивают! Юных парней, из которых в будущем могут вырасти наши, русские, Рафаэли и Рембрандты. Это, между прочим, наше национальное достояние. Что сделали вы, Александр Борисович, чтобы уберечь их от беды?

— Это демагогия, — сухо произнес Турецкий.

— Правда? А мне кажется, что демагогия — это то, что вы говорите.

Александр Борисович поморщился, как от зубной боли, и устало вздохнул:

— Если вы будете продолжать в таком же тоне — мне с вами не о чем говорить.

— В таком случае, зачем вы жаждали этой встречи?

— Я считал вас умным человеком. По крайней мере, человеком, который слышит не только самого себя. Но, видимо, я ошибся.

— Вы не ошиблись, — веско сказал хозяин дома. — Давайте так: вы будете говорить, а я — молчать и слушать. И постарайтесь пока обойтись без вопросов. Я хочу услышать ваш монолог. Ваши мысли на этот счет.