Читать книгу - "Скрипка некроманта - Далия Трускиновская"

Добыча оказалась неплохая — четыреста пятьдесят талеров и еще двести русских рублей. Своей долей Маликульмульк был доволен, одно только ему не понравилось — не удалось ничего выяснить о ссоре между Брискорном и бароном. Фон Димшиц нарочно держался поближе к бароновой фаворитке, даже проиграл ей какую-то мелочь, но фрау Граве имела озабоченный вид и на все речи отвечала кратко.

Сам барон даже растерялся, когда услышал сумму своего проигрыша. Шулер был прав — такую трату он взяткой считать уже не мог. И, вопреки правилу истых игроков «играй, да не отыгрывайся», стал зазывать Маликульмулька с фон Димшицем в гости — продолжить сражение.

— Но что-то эту даму с Брискорном связывает, — сказал фон Димшиц, когда оба картежных академика вышли из «Петербурга». — Когда я назвал это имя, она испугалась.

— Уж не была ли она ему невестой? — спросил Маликульмульк.

— Она — вдова, и, судя по фамилии, не Брискорнова. Так что его права на нее равны нулю. Как звучала «Лукреция»?

— Отменно! Итальянскую скрипку сразу можно признать, и барон едва ль не облизывался, глядя на нее.

— Он предложит мне ее продать, — задумчиво ответил шулер. — Потом вздумает, будто ее у меня можно выиграть. И останется в Риге по меньшей мере на две недели…

Маликульмульк хотел было возразить: в том случае, если он еще не завладел скрипкой Манчини. Но промолчал. В самом деле, с барона станется приобрести и две дорогие скрипки. Кроме того, присутствовали двое бароновых приятелей — носатый фон Верх и задастый купидон по фамилии фон Менгден. Они тоже восторгались «Лукрецией». Обоим такая скрипка была по карману. Если возникнет меж ними спор из-за «Лукреции» — как можно будет из этого спора понять, к кому попала скрипка Манчини? Будет ли тот человек добиваться скрипки фон Димшица менее пылко, чем прочие?

— Что вы решили относительно денег? — спросил шулер.

— Пока ничего. Мне нужен орман. Завтра после службы я приду к вам, и мы немного позанимаемся. Могу принести свою скрипочку. Она не столь знатная, но коли вам что-то говорит имя Ивана Батова…

— Говорит, разумеется. Охотно познакомлю свою «Лукрецию» с «фрейлейн Батовой»!

Найти ормана возле «Петербурга» было несложно, и Маликульмульк укатил в Петербуржское предместье — ужинать, поскольку барон угостил как-то убого, и спать! Спать! Он был доволен жизнью и, засыпая, дал себе слово непременно навестить Федора Осиповича и посоветоваться с ним насчет дальнейшего следствия. Если скрипка еще у Брискорна — он ее подбросит, сделать сие нетрудно — ему Екатерина Николаевна поможет. Тем более если треклятая эта скрипка все еще спрятана в Рижском замке. А вот если она уже у барона — будет очень неприятный разговор, очень неприятный… без помощи Федора Осиповича не обойтись… Он умен, он опытен, он лучше Маликульмулька сумеет внушить Брискорну, что нужно пойти к барону и вернуть деньги… но что, если скрипку барон взял, а денег за нее не дал?..

На этом рассуждении Маликульмульк заснул.

Утром он, плотно позавтракав, приехал в канцелярию. Настроение было отличное, он даже настолько воспарил духом, что собрался с выигрыша заказать пресловутый французский пирог в «Петербурге», без которого что-то никак не начиналась задуманная комедия «Пирог». Ему казалось, что если он начнет есть это кушанье именно так, как комические герои Даша и Ванька, то возникнет сильное желание взять в руки перо и описать священнодействие с ножками и крылышками дичи, заполняющими пространство пирога. Великое дело — выигрыш, сразу вселяет в душу бодрость.

В канцелярии на столе уже лежали пустые конверты с печатями. Но Маликульмульк был исполнен любви к человечеству — он сразу спросил, не было ли жалоб. Жалобы нашлись — на кожевенной мануфактуре Либмана мастер-немец повадился наказывать тростью русских рабочих. Когда же несколько человек покинули мануфактуру, он их отыскал, связанными доставил обратно, как будто они крепостные, и велел выпороть.

— Что? — переспросил сам себя Маликульмульк, читая написанную по-русски бумагу. — Немец? Кем это он себя вообразил?!

С такой жалобой следовало немедленно бежать к князю. И Маликульмульк даже стал выбираться из-за своего начальственного стола, когда дверь канцелярии приоткрылась.

— Вас его сиятельство просят, — сказал, заглянув, казачок Гришка.

Маликульмульк прихватил жалобу и радостно устремился в голицынский кабинет.

Там он, к большому своему удивлению, обнаружил Брискорна.

— Послушай-ка, братец, — сказал князь, — это твоих рук дело?

И протянул записку, адресованную Брискорну и подписанную «благодетелем».

Маликульмульк понимал, что надобно отпереться, крестясь и призывая в свидетели всех святых, что такой ахинеи не писал. Но им овладел испуг — такой же, как от криков возмущенной княгини, испуг тягостный и постыдный, а что самое ужасное — лишающий способности лгать. Проще всего было развернуться и сбежать навеки. Да, именно так, — если б еще неповоротливые ноги слушались…

— Я узнал почерк, — произнес Брискорн. — Я видел этот почерк в журнале воспитанницы вашей, ваше сиятельство, я его запомнил. Только господин Крылов из всех знал о моей ссоре с бароном фон дер Лауниц! Господин Крылов, потрудитесь объясниться — что вы называете драгоценным предметом, в исчезновении коего я замешан?

Маликульмульк молчал.

Он понял страшную вещь — Брискорн его сейчас одолеет. Брискорн — вор, но у него нет другого пути оправдаться, кроме как решительно пойти в атаку, защищая свою офицерскую честь. Он будет кричать, бить себя кулаком в грудь, возглашать, что такие оскорбления смываются кровью… Он нарочно приводит себя в ярость. Но нужно хотя бы попытаться, хотя бы попытаться…

— Вы знаете, что это за предмет, — ответил Маликульмульк, — из-за этого предмета у вас была ссора с бароном.

— Объясните мне, господа, наконец, что за ссора, — приказал князь.

— Этот господин вмешался не в свое дело! — сердито воскликнул Брискорн. — Я уж не знаю, что ему померещилось, но такого оскорбления простить не могу!

— Свидетели есть, — возразил Маликульмульк. — Видели, как вы шли в башню Святого духа.

— При чем тут башня Святого духа?

— Ваше сиятельство, если продолжать — так мне придется назвать имя его сообщницы, — сказал Маликульмульк. — А это, сами понимаете… Я желал лишь, чтобы тот предмет оказался на прежнем месте, слышите, Александр Максимыч? Говорить гадости об особе, которую вы впутали в свои похождения, я не желаю.