Читать книгу - "Любовники чертовой бабушки - Людмила Милевская"

Его речь вызвала у меня опасение: не усилится ли мое легкоекосоглазие? Я горестно промычала:

— Мда-а.

— Вот именно, Муза, — поняв это по-своему, восхитилсяКазимеж. — Естественно, старина Эйнштейн расстроился и с горя наделалглупостей. Он заявил всему миру, что качества электрона (скорость вращения,магнитный момент и механический момент) присущи ему от природы. Ты поняла?

Я не просто поняла, я поразилась.

— Вот так маху дал этот Эйнштейн! — воскликнула я, доставаяиз кармана зеркальце и устанавливая, что глаза мои, похоже, на месте: косина,слава богу, не разрослась.

— А раз от природы, так нечего и ломать голову, — продолжилКазимеж. — Вот как выкрутился старина Эйнштейн, но я с ним не согласен.Возникает резонный вопрос: а зачем ломать голову над всем остальным, по поводучего написаны тома учебников? Ведь все от природы, а не только качества электрона.

— Я тоже от природы, — вставила я, чем привела Казимежа вполный восторг.

Он сгреб меня в охапку и принялся целовать. Спохватившись,что это можно было делать в постели, из которой он убежал, Казимеж вернулся коткрытию.

— Эйнштейн наткнулся на секреты Творца и пожелал идтидальше, изобретя эту хитрость. Электрон, Муза, — это такая коротенькаяэлектромагнитная волна. Квант. Некое пространство, видоизменяющее базис-полемакроструктуры, сепарированное мощным полем атомного ядра и скрученное им же вмикроскопический кокон. Этот кокон и приобретает все те немыслимые свойства,которые довели до глупости старика Эйнштейна, — заключил Казимеж.

Как он сказал это, так сразу со мной приключилось страшноеумопомрачение: настоящий заворот мозгов. Нет, ну до чего я впечатлительна! Одинмой глаз попытался взглянуть на другой. Координация движений почему-тонарушилась. Какой-то ветер загулял в голове. Разве можно на нормальную женщинувыворачивать столько науки? Причем жуткой плотности!

Я бессвязно залепетала:

— Ну, конечно, это, даже, как-то, не знаю…

Казимеж понял меня с полуслова.

— Именно! — радостно завопил он. — Муза, ты гений! Ты точноподметила! Получается, что этот самый электрон, с одной стороны, масса,вещество, а с другой стороны — чистая энергия, сформированная анизотропнымпространством атома и сама сформировавшая анизотропное пространство!

Мне окончательно сделалось дурно. Я поняла, что опасномолчать. У меня уже шепелявость и косоглазие — незачем это все развивать. Ярешила его отвлечь и брякнула:

— Знаешь, Казя, по-моему, чему-то подобному меня в школеучили.

— Как ты права! — зашелся от радости Казик. — В учебникахговорится лишь о волновых свойствах электрона и ничего о том, что масса егобесплотна. Это решает фундаментальные проблемы физики поля: электромагнетизмувязывается с гравитацией. Несколько месяцев моего труда, Муза, и человечествополучит наконец единую теорию поля!

«Фу-у! И из-за такой чепухни разгорелся сыр-бор?»

— Казя, — вздохнула я, — ну получит человечество эту единуютеорию, а дальше-то что?

Ох, лучше бы я не спрашивала, совсем с ума свела мужика.Казимеж порывисто вскочил на ноги, забыв, что сидим мы не просто на берегуреки, а на бревне, как на качелях. От его движения я сначала взлетела вверх, апотом резко пошла на посадку и едва не спикировала в холодную воду. Лишь чудомКазимеж меня поймал. Не обращая на мое ошеломление никакого внимания, он потрясменя, как Карабас Барабас Буратино, и завопил с диким восторгом:

— Муза!!! Ты не представляешь!!! Дальше гравитолеты и выходк звездам!!!

— Прямой? — деловито осведомилась я, с сомнением глядя нанебо, к которому только что была очень близка.

— Абсолютно! — заверил Казимеж. — Ты водишь автомобиль?

— Вожу, если дают.

— Когда-нибудь попадала ты в пробку?

— Ну, Казя, Питер, конечно, не Токио, но по части пробок вгрязь лицом не ударит. Дорожные пробки граду-музею вовсе не чужды. А к чему тыклонишь?

— Так вот, Муза, когда я закончу свою теорию, приступлю к практическойстороне вопроса. Тогда дорожные пробки исчезнут, потому что автомобили будутлетать.

Я представила, как это может выглядеть, и в целом осталасьдовольна. Есть, конечно, и ряд неудобств, но они касаются не лично меня, апосторонних людей. К примеру, я уже не помню, когда задергивала шторы в своейквартире. Если вдруг кому-то захочется подлететь на гравитолете к моему окнукак раз в тот момент, когда я занимаюсь гимнастикой, даже не знаю, что станет стем гравитолетом. Ведь гимнастикой занимаюсь я голышом, чтобы не стеснять своихэнергичных движений. Трудно представить, что случится с владельцем гравитолета,когда он увидит одно из моих упражнений. Скажем, увидит, как я выполняю«шпагат», стоя на голове. Думаю, управление гравитолетом он обязательнопотеряет. И рухнет вниз соседке на голову: она любит ошиваться под моимибалконами.

Вкрадчиво я спросила:

— Казя, а что-нибудь конкретно для женщин ты мог быпредложить?

Казимеж откликнулся:

— Конечно, могу. Мое открытие обнажает такое поледеятельности, что труднее представить, чего я не могу. Какие проблемы тебяволнуют? Лишь намекни, мгновенно решу их с помощью своего открытия.

Как сказал он мне про проблемы, так я сразу и вспомнила тетри сумки, которые набила в быдгощском универмаге.

«Теперь придется тащить эти сумки самой, — с раздражениемподумала я. — Здесь меня на поезд, конечно, посадят и всей родней сумки в купезанесут, а дальше что? Из Быдгоща нет прямого поезда до Петербурга. Придетсяделать пересадку в Варшаве. Вот там-то я этих сумок и натаскаюсь!»

— Если бы ты придумал, как можно на носильщиках сэкономить,— сказала я, — человечество занесло бы тебя в анналы, признав открытиегениальным.

Казимеж опешил, так сложно было ему уследить за моей умноймыслью.

— На носильщиках? — обескураженно спросил он. — Что тыимеешь в виду?

— Сумки! Тяжеленные сумки!

— Ах, сумки! — прозрел Казимеж и немедленно выдал решение:

— Сумки больше не придется таскать! Сумки сами будут летатьза хозяином. Причем кражи исчезнут.

Просила его решить одну проблему, он решил сразу две.Пришлось поразиться:

— Даже так?!

— Да! Ворам придется обладать фантастической ловкостью,чтобы угнаться за тем, что им приспичит слямзить. Сумки будут порхать, не даваясьчужим людям в руки.

— Не может быть!