Читать книгу - "Ловушка. Форс-мажор - Андрей Константинов"

– Спасибо. Может, вам тоже налить? Чайник горячий.

– Нет, я уже три стакана за вечер выдула. Пока новости по всем каналам пересмотрела.

– Я и не знал, что вы так интересуетесь политикой.

– Политика меня интересует сугубо в историческом аспекте. А настоящее, а тем более будущее – это мимо меня: ничего нового в них нет и не будет. И хорошего, кстати, тоже.

– Это как?

– Да так. По Чехову, Антону Палычу. Помнишь? «Говорят: в конце концов правда восторжествует, но это неправда»… А новости я смотрела исключительно из-за Эрмитажа.

– И чего говорят?

– Да чушь всякую. Эрмитаж переходит на военное положение. В Москве подвели итоги работы комиссий Росохранкультуры и Федерального агентства по культуре и кинематографии. В Петербурге Пиотровский пригласил журналистов на специальный брифинг. В общем, сплошь говорильня. Правда, одну похищенную икону, Спасителя в золотом и серебряном окладе, сегодня вернули.

– Кто вернул?

– А кто признается? Положили у дверей угрозыска, и привет. Вишь, нашелся сознательный товарищ. А может, из какой антикварной лавки притащили, от греха подальше. Сейчас ведь наверняка все эти салоны-бутики, где старинной рухлядью торгуют, шерстить начнут.

– Уже шерстят, я сегодня на работе краем уха слышал. Все правильно, надо с чего-то начинать.

– Э, братец мой, антикварные лавки, они, конечно, окучат. Тем более их в городе не так уж и много. Но будет ли толк? Если хочешь знать мое мнение, иконы из списка похищенного и прочую церковную утварь не худо бы пошукать совсем в других местах. Вот только на такое дело сейчас вряд ли кто решится: политика партии не та.

– Вы какие места имеете в виду? – заинтересовался Козырев.

– Я имею в виду церкви. Надеюсь, этим своим предположением я не оскорбила твои чувства верующего? Сама-то я, как помнишь, убежденная атеистка со стажем.

– Да нет, все в порядке. А какая здесь может быть связь?

– Прямая, Паша, линейная. Я тебе так скажу: если бы я украла иконы или предметы церковного культа, то продала бы их непосредственно Церкви. Причем выбирала бы в первую очередь центральные, храмы. Москвы, Санкт-Петербурга – не суть важно.

– С чего бы это?

– Да с того, что, во-первых, Церковь – это золотое дно. Состояние финансовых фондов этой, с позволения сказать, Организации есть тайна за семью печатями. Сколько там крутится денег – одному Богу известно. Церковь, она ведь в принципе никому не подотчетна, ее никто никогда не проверял.

– Так уж никто и никогда? – усомнился Паша.

– Ну, была одна попытка.

– При большевиках?

– Нет, бери раньше. Еще при Иване Грозном. Но даже тогда очень быстро скумекали, что занятие это – безнадежное.

– Ни фига себе!

– А как ты хотел? Во все времена во главе соборов стояли люди, которые не подчинялись ни милиционерам-опричникам, ни митрополиту. К тому же Церковь своих не выдает. В данном случае я, конечно, не беру в расчет священнослужителей, состоявших в особых отношениях с КГБ. Но то – песня иная, к этой истории отношения не имеющая.

– Обалдеть! Людмила Васильевна, вот вы сказали «во-первых». Значит, есть еще и «во-вторых»?

– Есть и во-вторых. Что в музее, что в церкви, один потир нетрудно заменить другим, а ценную икону – ее хорошей копией.

– Неужели так просто?

– Понимаешь, Паш, в музеях иконографический тип любой иконы, в принципе, всегда четко соблюдается, а вот описание ее особенностей, как правило, размытое. Например, в книге учета поступлений может быть записано: «Икона „Страшный суд“. XIX век». Ну и что это за описание? При таком подходе не составит труда заменить один «Страшный суд» на другой, менее ценный. А потом, даже если кто-то и заявится с проверкой и обнаружит в недрах собора наличие каких-либо подозрительных потир, икон, дарохранительниц и т.п., чем ты докажешь, что вещи эти краденые? Ведь инвентарные номера, разумеется, стирают заранее.

– Как же церковники могут потакать воровству, скупать краденое? Грех ведь?

– Ну вы даете, господин офицер милиции! Ты бы здесь еще в обморок завалился. Ныне люди таковы: унеси что с чужого двора – вором назовут. Так, что ли? Между прочим, ты в курсе, кому всегда достаются самые теплые места?… Правильно, грешникам. Кстати, в число семи смертных грехов воровство не входит. Гордыня, алчность, даже уныние есть, а вот воровства нет. Интересно, почему?

– Не знаю, как-то не задумывался.

– Вот и я не знаю. Ну, это уже из области высоких материй. Нам с тобой, по скудоумию нашему, недоступных… Ладно, что-то я тебя совсем загрузила. На эту грустную тему можно говорить бесконечно долго и столь же грустно. А времени – второй час. Со мной-то, старухой, все понятно, а тебе-то чего не спится? Молодой, здоровый, рановато еще на бессонницу жаловаться…

– Да, похоже, перегулял. Я ведь все больше за рулем, а сегодня практически весь центр на своих двоих протопал. Теперь с непривычки ноги гудят, плюс переизбыток кислорода.

– Это где же ты в центре кислород нашел? Рассказал бы, как он выглядит, – усмехнулась Михалева. – Гулял-то хоть не один, с барышней?

– С ней, – признался Паша и невольно улыбнулся, вспомнив Катю.

– То-то и гляжу: больно рожа у тебя довольная. Как у котяры, на которого миску сметаны опрокинули… Все, господин офицер, возвращайтесь-ка вы к себе, считайте слонов. Или что вы в подобных случаях делаете? А я буду спать ложиться. Мне, между прочим, завтра на работу.

– Мне тоже. Людмила Васильевна, можно последний вопрос?

– Валяй.

– Вот вы так хорошо во всех этих вещах ориентируетесь и разбираетесь. Почему бы вам все это не рассказать прессе? Или милиции? У меня, кстати, в уголовном розыске есть один знакомый. Очень хороший опер.

– Пашка, все, что я тебе сейчас рассказала, на сенсацию отнюдь не тянет. Про подобные схемы и методы тебе может поведать любой более-менее профессиональный музейщик. Тем паче что я показала только самую верхушку айсберга. А чем глубже – тем ужаснее и безнадежнее. Вот только сама я, как ты понимаешь, никого за руку не ловила и никакими вескими доказательствами не располагаю. Всего лишь опыт музейной работы, помноженный на здравый смысл. Так что не думаю, что могу представлять серьезный интерес для твоего знакомого опера. Хоть и допускаю, что он действительно хороший. Что же касается журналистов… Знаешь, когда я сегодня в новостях смотрела репортаж о брифинге, устроенном господином Пиотровским, вдруг поймала себя на мысли, что хотела бы принять в нем участие. И, подвернись такая возможность, я бы задала Михал Борисовичу один очень простой вопрос.

– Какой?

– Я бы спросила: существует ли в вашем ведомстве лимит хранения? То есть установлено ли то максимальное количество экспонатов, за которое человек может нести персональную ответственность? Потому что, если, к примеру, хранитель имеет на своем контроле тысячи экспонатов, я просто не понимаю, как он, чисто физически, может их грамотно хранить? Не говоря уже о том, чтобы уследить за ними…