Читать книгу - "Интервью под прицелом - Фридрих Незнанский"

Неискушенный многими прелестями городской жизни, уступающий своему младшему товарищу — по количеству просмотренных фильмов, прочитанных книг, встреченных людей, — Володя с восторгом воспринимал все истории своего младшего товарища. Он слушал с открытым ртом подробности о его жизни и верил всему: «Папа — космонавт, мама — актриса, родители сейчас в отъезде (мама на гастролях, папа в космосе), вот меня к тетке и отправили». И даже поссорился со своим лучшим дружком Валеркой, сменив давнюю дружбу на общество городского малолетки.

Что они только не вытворяли тем летом! Кое-какие их чудачества многие годы спустя послужат Герману отправной точкой для изобретения развлечений в скучной и сытой Испании.

Однажды, к примеру, они покрасили золотистой краской рога соседскому старому козлу; или намешивали в махорку теткиному мужу серу со спичек; или из рогаток — мелкой дробью — стреляли на болоте диких уток, только что выведших мелких, трогательных, пушистых утят и учивших их плавать. Домой добычу мальчишки не приносили — только попадет лишний раз. Кидали в кустах возле болота умирать.

Как-то раз украли из пустующей летом школы парочку огнетушителей и с удовольствием пугали пассажиров проходящих поездов: сорвав клапан, поливали бурлящей пеной окна вагонов, часто открытые по летней жаре.

Лето у них было отличное, но к взрослому возрасту в памяти остались не их веселые выходки и похождения, а случай, едва не приведший к трагедии.

На берегу заболоченного озерца росла старая плакучая ива — к ее суку, спускающемуся к самой воде, Володя с Германом приспособили веревку с палкой, так называемую тарзанку. Качались по очереди, набирая бешеный темп, бахвалясь друг перед другом. В тот памятный день Корневич сорвался с тарзанки в момент наивысшего взлета. Сорвался и полетел — сначала по инерции еще выше, путаясь и царапаясь в густых ветвях старой ивы, а потом вниз, ломая прибрежный кустарник. Он плюхнулся в воду неподалеку от берега и неожиданно понял, что умение плавать тут ему не поможет — его засасывала болотная зыбь. Он закричал от страха — дико и отчаянно, — не надеясь уже ни на что. И тут Герман — этот городской малолетка, маменькин сынок, враль и хвастун — не растерялся: притащил длинную, прочную ветку и, рискуя сам утонуть в болоте, смог вытащить своего старшего товарища.

Володька был весь перемазан болотной жижей, да еще его лицо и грудь довольно сильно пострадали при падении. Герман быстренько смотался на велосипеде в деревню, стащил из подпола у тетки бутыль мутного самогона и, схватив свежевыстиранное льняное полотенце, помчался с этим уловом обратно. Все же не зря мать Германа Тоцкого была биологом, практически медиком. И Герману доводилось самому попадать к ней в руки со своими синяками и шишками. Иначе откуда бы взялась эта сметливость, это хладнокровие, с которым он обработал раны Корневича.

Потом Герман — в знак солидарности — расковырял перочинным ножиком себе руку, и они с Владимиром побратались, слизнув друг у друга по капельке крови и запив это самогоном, оставшимся после процедуры дезинфекции. Они поклялись тогда в вечной дружбе, хотя и не думали всерьез — встретятся ли они снова во взрослой жизни.

Действительно, не виделись они добрый десяток лет и случайно пересеклись на московской улице в тот год, когда Владимир, окончив военное училище в Ярославле, приехал в столицу. Приехал погулять пару дней — по той простой причине, что раньше он в Москве не бывал, учеба закончена, назначение — под Серпухов — только со следующего месяца, а сейчас у него законный отпуск. Почему бы не погулять?

Встреча была неожиданной, но приятели, почти позабывшие детские шалости, друг другу очень обрадовались. И снова Володя Корневич почувствовал себя ниже Германа на многие ступени социальной лестницы. Себя он ощущал грубым и неотесанным мужланом, солдафоном, не нюхавшим жизни (не считая, разумеется, казармы и портянок), а Герка мерещился ему небожителем. Удивительно, что в их ситуации роли распределились «с точностью до наоборот». Казалось бы, как может для офицера быть авторитетом избалованный мальчик-мажор? Но Корневич вновь попал под обаяние Тоцкого. Тот показал ему такую Москву, которую вчерашний курсант и предположить не мог: закрытые ночные клубы, стриптиз-бары, концерты модных музыкантов и не менее модные тусовки. После этих самых концертов Корневич так близко сталкивался с людьми, которых вчера еще мог видеть только на экране телевизора, что он просто ошалевал от этого, — и теперь уж навеки Герман Тоцкий стал его кумиром.

Сейчас, сидя перед Светланой Перовой и рассказывая нехитрую историю своих отношений с Германом, Корневич и не думал предавать старого друга. Ну Тоцкий прислал ему с оказией старинный кинжал, оказавшийся, с точки зрения экспертов, новоделом, но кинжал этот к преступлению, в котором его обвиняют, уж точно никакого отношения не имеет. Чистенький ножичек — зря баба старается. Да и вряд ли на него всерьез требуется разрешение, а если и так — пустячок по сравнению с тем, что ему грозит.

Этим свой рассказ Корневич и закончил:

— Так что к ножичку вы зазря привязались, точно говорю! — и даже улыбнулся.

…Советник юстиции Владимир Дмитриевич Поремский напросился сегодня на чаек к своему шефу и давнему приятелю — Александру Борисовичу Турецкому. Супруга Турецкого Ирина — музыкант по образованию и большая любительница концертов — этот вечер допоздна проводила с дочерью в филармонии, поэтому Александр пригласил Поремского к себе домой, хотя тот и предлагал изначально встретиться в ресторане.

Ну домой так домой — не стал отказываться Володя. Будучи знаком с Турецким не первый год, Володя прекрасно представлял быт начальника, поэтому все необходимое к чаю он прихватил с собой.

Хозяин довольно крякнул, увидев этот «чайный набор» — две бутылки армянского коньяка, палка сырокопченой колбасы, два куренка-гриль, треть сырной головки, парочка жизнерадостных желтых лимонов, маленькая дынька-колхозница и увесистая плитка горького швейцарского шоколада.

— Ну уважил старика, Володя! Что ж думаешь, если Генриховна сегодня отсутствует, то у меня и колбасы в доме не найдется?

— Да ладно вам, Александр Борисович! — смущенно улыбнулся Поремский. — Не с пустыми же руками в гости идти. К тому же я по делу.

— Давай так, Володя, — ответил Турецкий, — ежели по делу, то в кабинете и по имени-отчеству, а ежели с коньяком, то, значит, в гости. Так что для начала выпьем и закусим, да оба на «ты» перейдем — давно пора.

Выпив по первой рюмке коньяку в качестве аперитива, приятели достали цыплят из термопакета, порезали сыр-колбасу да фрукты-овощи и приступили к трапезе. Турецкий вдруг почувствовал, что он голоден как волк. Владимир будто угадал его мысли:

— Волчья у нас все же работа! Набегался сегодня, даже пообедать не успел.

Турецкий захохотал:

— Так ты к тому, что следователя, как и волка, ноги кормят и бегать много приходится, или намекаешь, что от такой работы волчий аппетит разыгрывается?

— И про то, и про другое, да и про многое третье, Александр Борисович!