Читать книгу - "Козырная дама - Татьяна Михайловна Соловьева"

Спустя два дня в подвал, где сидел Ворбьев, пришли Ваза и Бекет. Увидев их, он усмехнулся — надо же, лучшие боевики задействованы! Но эта последняя его усмешка получилась кривой и безысходной.

Ворбьеву заклеили рот липкой лентой, спутали руки, вывели из подвала и заставили сесть в фургончик «Москвича». В пикапе окошек не было, но Ворбьев и так догадался, куда везут — на старые рудники в пятидесяти километрах от города. Там, в глубоких полуобвалившихся штольнях, был спрятан не один криминальный труп. Ворбьев узнал о рудниках случайно, пару месяцев назад, но так пока и не придумал, как распорядиться новой информацией, какую выгоду из нее извлечь.

Но когда машина остановилась и Ворбьева выволокли наружу, страшных рудников поблизости не было.

По окраине леса брели, утопая в высокой траве, березы. Деревца были совсем молодыми, белые стволики еще не растрескавшиеся, как это бывает у взрослых берез, совсем тоненькие — можно пальцами обхватить.

Ваза и Бекет были одеты по-летнему, в джинсы и футболки, — ни автомата, ни револьвера в руках, карманах или за поясом брюк ни у одного из них не было. Ваза остался с Ворбьевым, а Бекет наклонился и достал из кабины крупный нож с массивной черной ручкой и толстым лезвием.

Ноги у Ворбьева не были связаны, и у него мелькнула мысль — бежать, бежать. Он нервно дернулся, но Ваза, догадавшись о его намерениях, предупредил:

— Не дури! — и для убедительности несильно врезал ребром ладони по шее.

Ворбьева подтолкнули в спину, и троица углубилась в березняк. Не сделав и сотни шагов, остановились, выйдя на поляну, заросшую свежей, молодой травой, в которой звездочками рассыпались мелкие белые цветы. Поляна была небольшой. Ее и поляной-то назвать трудно, так, проплешина леса, на которой деревья росли чуть реже и свободнее, чем везде.

Ворбьев недоуменно огляделся, еще не понимая, что же сейчас произойдет, и тут только заметил это… Две березы, еще нестарые, гибкие, но уже достаточно высокие и сильные, вершинами были наклонены друг к другу и к земле, спутаны веревками, чтоб не распрямились раньше времени.

Ворбьев замычал заклеенным ртом и, не думая о бессмысленности своего поступка, все-таки побежал. Глаза застили слезы, и уже через несколько шагов он споткнулся о корягу, упал, поднялся, снова попытался бежать и снова упал.

Ваза и Бекет подошли к Ворбьеву. Тот лежал, сжавшись, приникая телом к земле, словно хотел спрятаться от палачей в высокой траве. Ваза наклонился, отодрал с лица и рук Ворбьева липкую ленту и, будто оправдываясь, проронил:

— Ничего тут не поделаешь, фраерок… Ничего не поделаешь… Курить будешь?

Ворбьев кивнул.

Ваза достал сигарету, зажег, сунул в руки Ворбьеву. Тот сделал жадную затяжку, выпустил дым.

— Ребята, отпустите! — хрипло сказал он. — Я исчезну из города, никто ничего не узнает…

— Если отпустим — окажемся на твоем месте… — пояснил Ваза, который, похоже, был чуть помягче напарника.

Ворбьев хотел еще что-то сказать, но Бекет коротко и нервно пресек:

— Заткнись!

Ворбьев молча докурил сигарету. Дотянул до конца, пока не задымился фильтр, но и сейчас все еще не бросал окурок, хоть этим продляя, удерживая драгоценные секунды жизни.

Тянули время и палачи. Чувствовалось, что обоим не по душе способ предстоящей казни. Куда привычней и легче было бы дать очередь из автомата в спину приговоренному, облить труп соляной кислотой и бросить в штольню. Но хозяин пожелал, чтобы было так, и волю его они обязаны исполнить.

Бекет достал из заднего кармана брюк плоскую металлическую фляжку, отвинтил колпачок, повисший на короткой толстой цепочке, хлебнул и протянул Вазе. Тот тоже сделал несколько больших глотков, но возвращать фляжку Бекету не стал, протянул Ворбьеву.

— Хлебни!

Ворбьев жадно припал к фляжке, в которой оказалась обыкновенная водка.

Так еще несколько минут были подарены ему неумолимой судьбой.

Но истекли и они.

Истекло время Александра Ворбьева на этой земле.

— Пора! — сказал Бекет.

Не обменявшись больше ни единым словом, палачи потащили упирающегося, орущего, несчастного лопоухого человечка к березам, чтобы привязать его к вершинам, а затем острым ножом, прихваченным с собой, перерезали веревку, насильно удерживающую их у земли.

Как взлетали в небо получившие свободу березы, Ваза и Бекет видели лишь краем глаза. Надсадный крик Ворбьева в последний раз полоснул по ушам, уже когда, не сговариваясь, оба резко отвернулись и торопливо зашагали к окраине леса, где оставили свой «Москвич». Ни один из них так и не оглянулся. Зрелище лютой казни, которую они осуществили, было слишком страшным.

Смерть надвое разделила человека, ведшего двойную жизнь.

Виктор Баско, один из немногих верных людей Эстета, с которым тот общался напрямую, спокойный, с замедленными движениями и неторопливой протяжной речью, был явно взвинчен — ему не терпелось поскорее рассказать о том, что произошло прошлой ночью.

— Было уже около двух часов, транспорта на мосту в это время немного. Но свидетели все же нашлись. Ментовские дали наводку на одного хмыря на «жигуленке». Ехал сразу за Вагитом и видел, как его машина при съезде с моста резко вильнула вправо, снесла ограждение и полетела в реку. Он и рассказал, что лаврушник попытался выбраться, спастись. Уже когда машина неслась вниз, он открыл дверцу и выпрыгнул. Но… — Баско счастливо засмеялся, — не судьба! Уже у воды его и накрыло машиной. Жаль, ты не видел этого зрелища! — В тоне Баско зазвучали торжествующие нотки, будто к ночному событию он имел непосредственное отношение.

— А ты видел? — осадил его Эстет.

— Не довелось, но у меня богатая фантазия… — Баско был проницательным человеком и обычно легко улавливал настроение окружающих, но сейчас невероятная новость застила глаза, и он не заметил, как Эстет помрачнел.

Помрачнел и будто растерялся.

Стефан Потоцкий и Вадим Селин, считавшийся личным охранником Эстета, но по сути бывший одним из ближайших его поверенных, приехавшие вместе с Баско в это раннее утро на старую дачу, где Эстет обычно проводил встречи со своими помощниками, переглянулись — растерянность