Читать книгу - "Богиня победы - Нина Пушкова"

Эдик тоже тосковал. Но не было у него на сердце тишины.

Конечно, его расстроили многочисленные расспросы партнеров по бизнесу о Нике:

«Где она? Почему же не прилетела? Такая красивая! Настоящая русская — прямо из романов…»

«Видели-то они ее всего раз, — раздраженно размышлял Эдик. — Настоящая русская, из романов… Да что они в этом понимают!» Он даже головой мотнул, так хотелось ему сбросить тяжелые мысли. А ведь он приехал сюда за гармонией.

Он сидел в просторном кресле с подлокотниками и приставным пуфом напротив мерцающего камина. Застекленный камин был очередным технологическим новшеством, которыми владелец отеля очень гордился. И как ни странно, это нисколько не портило викторианский стиль сигарной.

Англоману Эдику здесь все безумно нравилось. Старинная массивная мебель из темного дуба, блестящие полированные каменные скульптуры, мраморные столешницы… Полагалось, чтобы все эти предметы не впитывали запах табака. В этом культовом помещении с приглушенным светом, который создавали торшеры, старомодные настольные лампы, светильники, расположенные на консолях из ценных пород дерева, все должно было способствовать полному расслаблению и неторопливой беседе истинных джентльменов.

Раньше Кузьмин наслаждался этой атмосферой. Он млел от тонкого табачного аромата, запаха древесины испанского кедра, он обожал аксессуары для сигар: катлеры из медицинской стали с алмазным напылением, сигарные пепельницы из дорогих материалов с широкими лунками. Все это успокаивало его прежде. Но не сейчас.

Сверкающей гильотинкой с двумя острыми лезвиями он обрезал любимую никарагуанскую сигару. Затем опустил ее в пузатый бокал с коньяком, подержал несколько мгновений и отправил влажный сладковатый кончик в рот.

Со стен курительной на Эдика взирали портреты и фотографии известных политиков, актеров, писателей, посетивших Raffles Hotel за 120 лет его существования. Старинные гравюры и географические карты придавали этому месту атмосферу элегантности и ощущение вечности. Все взывало к священнодействию и забытью. И здесь, казалось, не оставалось места для жизненной суеты и житейских проблем.

Эдик зажег удлиненную спичку из кипарисовой щепы и поднес ее к сигаре для раскуривания. Спичка, догорая, обожгла его пальцы, и он внезапно обрадовался легальному предлогу произнести на русском языке распространенное ругательство.

Он резко поднялся, едва не опрокинув хьюмидор, грубо, как ветку, переломил сигару, раскрошил ее в пепельнице и вышел, ни на кого не оглядываясь. Ему хотелось немедленно уехать из этого города, в котором совсем недавно ему было бесконечно хорошо.

Выйдя из лифта на свет без очков, на какие-то доли секунды он был ослеплен. Когда глаза адаптировались, на дальнем лежаке он увидел Нику. Она приветливо махнула рукой. У Эдика сбилось дыхание, гулко застучало сердце. Он удержал себя, чтобы не побежать. Но, сделав пару шагов, он понял, что ошибся. Ярко-бирюзовый купальник и яркое солнце создали оптический обман…

— Эдик, — произнесла светловолосая девушка капризным голосом, — я заждалась. А лукни, как круто я загорела! — И она призывно повела ягодицами.

Эдик сел рядом и позвал официанта.

— У меня сегодня день рождения, — буднично сказал он.

Но его не услышали. Девушка на лежаке увлеченно размазывала новую порцию солнцезащитного крема по стройному загорелому телу.

— Эдюля, помажь мне спинку… и не только… А почему мы не едем на Бинтан? Ну, когда? Я же этого достойна… — Манерно растягивая слова и надувая губки, она смотрела на него сквозь огромные очки, придававшие ей сходство со стрекозой.