Читать книгу - "Неаполитанская кошка - Анна Дубчак"

Я должна была сразу после похорон поехать на квартиру Гольдмана, но, распрощавшись с Селивановым и поблагодарив его за все, что сделал для прощания с Аликом, я, отключив телефон, чтобы меня никто не беспокоил, пересела в такси и назвала водителю адрес квартиры Алика.

Вот там я хотела в полном одиночестве и тишине поплакать, погрустить о моем друге.

Ключи от квартиры я прихватила с собой вместе с деньгами, когда забирала вещи Алика из его дома в Неаполе.

Несколько минут я стояла перед дверью, сжимая их в руке и не решаясь открыть. Казалось, совсем недавно мы в этой квартире пили чай с эклерами, разговаривали, Алик обещал мне свое покровительство. Мы вспоминали Алекса. И как же много всего произошло за эти пару недель!

Я открыла дверь, вошла и сразу же поняла, что квартира изменилась.

Нет, внешне она выглядела как обычно. Запущенная холостяцкая берлога. Вот и светильник с пыльным абажуром, безвкусные шторы на окнах. Вот стол, за которым мы сидели. И все же что-то неуловимое заставило меня осмотреться, принюхаться.

Квартира давно не проветривалась. В Москве стояла жара, а потому, будь Алик дома, он непременно открыл бы хотя бы одно окно. Что ж, теперь Алика нет, значит, я должна проветрить квартиру.

Осмотрев все комнаты и кухню, я распахнула балконную дверь и впустила свежий вечерний воздух. Вместе с ним в осиротевшую квартиру ворвался шум Москвы, звуки проезжающих машин, какие-то голоса, шум листвы за окном.

Там была жизнь, а здесь витала смерть.

Я присела на диван, чтобы подумать, что я могу сделать для этой квартиры, для Алика. «Хочешь, я помогу тебе с ремонтом, мебелью, занавесками?» — вспомнила я нашу последнюю встречу.

Тоже мне, нашла, о чем спрашивать и что предлагать.

Надо было не говорить, а делать! Поехать и выбрать мебель, занавески, краску для стен, обои.

Конечно, сейчас, когда в любую минуту здесь могут объявиться какие-нибудь родственники-наследники, я ничего предпринимать не буду. Это нехорошо. Рано. Вот через пару месяцев, возможно, я вернусь сюда, чтобы привести все в порядок, освежить, наполнить чистотой и самой жизнью. Возможно, впущу сюда квартирантов, каких-нибудь девушек-студенток из медицинского, чистоплотных и скромных…

Мысли были дичайшие, если учесть, что я только что вернулась с похорон хозяина.

И вдруг я увидела Алика.

Его довольно-таки большой портрет стоял в книжном шкафу, я взяла его, стерла пыль и поцеловала. В обнимку с портретом я вышла на балкон и потихоньку завыла.

Я не думала о том, что меня могут услышать соседи, мне было все равно.

Не знаю, сколько времени я пробыла в квартире.

Не помню, плакала ли я так на похоронах Алекса. Думаю, что нет, потому что хоронили пустой гроб.

Я не видела Алекса мертвым, к моему великому счастью. К тому же тогда, когда его не стало, когда мне сказали, что он погиб, я вообще мало что понимала, находилась в очень странном состоянии, как пьяная от таблеток, которыми меня пичкали все подряд.

Здесь же, в квартире Алика, я дала волю своим слезам, меня просто колотило от мысли, что он погиб из-за меня. И черт меня дернул отправиться в этот Неаполь! В погоне за призраком я потеряла своего лучшего друга! Переспала непонятно с кем… Влипла во все истории, в которые только можно было влипнуть.

Я вышла из квартиры совершенно больная, меня мутило. Вдобавок, от запаха кошачьей мочи, меня вырвало, прямо в подъезде. Нервы были ни к черту!

Включила телефон — миллион пропущенных звонков и сообщений от Гольдмана. Я позвонила ему, рассказала, где была и что делала. Если бы он устроил мне выволочку, как-то упрекнул меня за выключенный телефон или мое исчезновение из поля его зрения, если был бы груб, я бы прямо тогда отказалась выйти за него замуж. Но Миша оказался настолько терпеливым и чутким, что поддержал меня, сказал, что понимает мои чувства, и спросил, чего бы мне хотелось, куда ехать, где провести ночь.

Поскольку в этот день я перемещалась на такси, потому что на поминках предполагала выпить кагору, а возвращаться домой и маяться там одной в тишине мне не хотелось, я приняла Мишино предложение провести остаток вечера и ночь у него дома.

Миша заехал за мной, и я, сев к нему в машину, почувствовала, что не одна, что у меня есть человек, мужчина, который всегда готов подставить мне свое плечо.

Страница моей жизни была перевернута, и я, словно цепляясь за все хорошее, что было в этом человеке, словно оправдывала свое решение связать с ним свою жизнь.

Возможно, будь я в него страстно влюблена, слова рыжей медсестры глубоко бы проникли в мое сердце, и я, решаясь на брак с Гольдманом-бабником, знала, что заведомо обрекаю себя на ревность, страдания, боль. Но я не любила Мишу как мужчину, мне просто хотелось всего того, что мне предлагал не так давно еще Алик — мужской поддержки, заботы, нежности, наконец.

В Мише я увидела покровителя, не больше. И мне на самом деле не было никакого дела до его любовниц.

Должно быть, вот так и нужно выходить замуж (в идеале) — не любя, чтобы не страдать. Важно, чтобы «человек был хороший». Вот такие глупые мысли посещали меня в тот вечер.

В отличие от холостяцкой скромной квартирки Алика, апартаменты Миши Гольдмана можно было назвать роскошными.

Много белого цвета, запах новой мебели, новых портьер, картин, ваз, цветов, новой жизни. Миша, как и я, перевернул свою страницу жизни. Возможно, это была одна и та же, наша, страница. Надо было просто в это поверить, и тогда все как-то наладилось бы, устроилось.

Миша заказал в ресторане ужин, нам привезли японские суши. Принимать ванну вдвоем я отказалась, сославшись на усталость и недомогание. Добравшись после душа до кровати, я рухнула и сразу уснула.

В ту ночь мне ничего не приснилось.

Утром мы собирались вдвоем в клинику. В машине я сказала, что хотела бы вернуться на работу.

Миша был очень удивлен.

Попытался меня отговорить, но я сказала, что не могу сейчас находиться одна, что мне нужно, чтобы меня окружали люди, мне нужно отвлечься, наконец. И работа — это лучшее для меня лекарство от депрессии.

— Если ты боишься, что мне твои подчиненные станут рассказывать истории о твоих любовных похождениях, так это напрасно — они это уже сделали.

Миша резко затормозил, сзади взвизгнули тормоза идущей следом машины.

— Кто? Когда?

— Нашлись добрые люди. Да ты успокойся, — я положила руку на руль, мягко коснулась его руки. — Все в порядке. Уверена, что ты мне не будешь изменять. Я права?

— Разумеется! Как можно изменять такой женщине, как ты?

— Вот и я о том же, — усмехнулась я. — Ты же любишь меня.

— Конечно! Безумно люблю!

— Так уж и безумно!