Читать книгу - "Атаманский клад - Юрий Милютин"

— Кого ждем? — спросил он жестко у широкоплечего мотыля.

— Тебя это колышет? — небрежно бросил тот, мельком окинув фигуру валютчика и не отрываясь от тополя. — Проходи своей дорогой.

— Нет, дорогой, со мной сейчас пройдешь ты, — Коца решительно взял парня за локоть. — Я из милиции.

— Да и в хер бы она мне не снилась, ваша ментовка, я что, пьяный? — заартачился увалень. — Или правопорядок нарушаю?

— Оборзел, смотрю, салага… ты мешаешь нам работать.

— Кому мешаю? Я корешка жду.

— Валютчика? — Коца ловко завернул за спину толстую руку парня. — Мы тоже мечтаем увидеть его.

— Кто это вы? Ну кто вы?

— Милиция.

— Отпусти руку, служивый, я сюда не сам же приставлен. Надо звякнуть.

— Кому ты хочешь позвонить?

— Своим… предупрежу кого надо и уйду.

Валютчик чуть ослабил давление, здоровяк вытащил свободной рукой мобильник, набрал номер. Объяснив положение, в которое попал, спросил, что дальше делать, мол, менты тоже за каким-то валютчиком охотятся. А самого его уже повязали, готовятся отправить в ментовку. На том конце связи долго не отвечали, наконец, дали добро на оставление поста до выяснения обстоятельств.

— Пасите суку дальше, но знайте, что он наш, — верзила, пряча сотовый, нервно выдернул здоровенную лапу из тисков Коцы. — Долго бегать он не сможет.

— Чей это — ваш? — хмыкнул Коца как бы с недоверием, — Нам известно, что он человек Слонка.

— Был, и Слонок тоже был. Власть поменялась.

— К Пархатому перешла? Или к Асланбеку?

— Пархатый на том свете пробует на вкус собственные сопли. Не слыхали про стрелку в парке Авиаторов?

— Прошел звоночек. Много положили?

— Шестьдесят на восемьдесят процентов в пользу Слонка, за счет его диких гусей. Рубка была стоящая.

— Значит, банковать взялся Асланбек, а потянет? Войне еще в самой Чечне конца не видно, русские парни не больно-то жалуют чехов.

— А мне по херу, лишь бы хорошо отстегивали.

— Фальшаком, — хохотнул Коца. Подтолкнул увальня в широкую спину. — Пош-шел отсюда, добытчик, тебе и родную мать не за падло на тот свет отправить.

— Что мне мать, я сам вырос, — огрызнулся недоумок, снимаясь с места.

Коца, подождав, пока высокая фигура не скроется за углом здания напротив, нырнул в темный провал подъезда. В который раз, нащупывая подошвами зимних ботинок выщербленные бетонные ступени, задался вопросом, почему дома и подъезды по всей России одинаково загаженные. Ведь среди обосранных русских много необосранных людей других национальностей, а ведут они себя одинаково с коренными жителями. Он открыл дверь ключом, нашарил выключатель, в глаза сразу бросилось изменение в расположении мебели, в том, что по другому поставлены книги в книжных шкафах. Ясно, успели, суки, побывать и прошмонать. Хорошо, что догадался все ценное, как и документы, перетащить не только к любовнице, но и в другое надежное место, оставив на кухне лишь заначку с золотом и небольшой суммой денег, капитально замаскированную. Иначе сморгал бы сейчас тягучей слюной до тех пор, пока очередной хряк не замочил бы прямо на пороге собственного дома. Как успели сделать это с другими валютчиками, неповоротливыми в новой обстановке. Коца вырубил свет в комнате, включив настольную лампу с коническим абажюром, подошел к широкому окну, задернул плотные шторы. Лишь после этого разделся, поставил чайник на газовую плиту, жрать хотелось как бездомной собаке. Странно, чувство голода накатывало тогда, когда здорово приходилось поволноваться. Но в холодильнике лежали только маленький кусок колбасы, да пачка плавленного сыра. Возвращаясь опять в комнату, он вынул ключ, поставил замок на стопор, на случай, если кому-нибудь из кровников захочется вновь посетить его убогое жилище. Затем вытащил из книжных шкафов не меньше десятка различных справочников, разложил их на раздвижном столе. Рядом примостил базарную сумку.

Коца провозился почти с купленными у мужика раритетами до утра, сверяя каждый по справочникам. Звездой оказался, как он и ожидал, орден святой Екатерины, цена которому доходила до десяти тысяч баксов по самым скромным указателям. Даже серебряные медальки, простенькие на первый взгляд, потянули каждая на тысячу долларов, одна была “За Полтавское сражение” в 1709 году, вторая “За победу у мыса Гангут”в 1714 году. Валютчик, подбив приблизительно общую сумму, сильно потер виски, надолго уставился в точку в углу квартиры. Цена колебалась от двадцати тысяч баксов и выше, без учета стоимости бриллиантов и сапфира на цепочке с другими драгоценными камнями на перстнях. В голове все сильнее проявлялась мысль о том, что за такие богатства стоит не только побороться, но и постараться сделать так, чтобы клад очутился в его руках. Вряд ли в этот момент нашлась бы сила, сумевшая отговорить его от опасной затеи. Валютчик спокойно перешагнул бы через нее.