Читать книгу - "Полторы минуты славы - Светлана Гончаренко"

Увидев Тошика, он мстительно захохотал. Оттолкнул прогульщика от мольберта костлявым бедром и выхватил из его рук кисть. Кисть сочилась разжиженной сажей.

— Вот откуда у людей руки-то растут! — взвизгивал Платонов, черкая по малиновому и зеленому. — Вот откуда, а не из желудка! И не из-за ушей! И откуда этот идиотский цвет?

— Я так вижу, — кротко соврал Тошик.

— Как ящер видишь — только зеленое? Тогда лечись! Или вали в свой Голливуд! Не держим!

Несмотря на вопли Платонова, Тошик через день уже располагал зелено-малиновой Риммой Сергеевной на достаточно желтом фоне. Это произведение вполне могло обеспечить ему трояк по живописи вместе с двумя десятками натурных этюдов (новейших маминых и Сашиных плюс прошлогодний снег, который Тошик собственноручно покрыл свежей травяной краской). Правда, въедливый Платонов долго кричал, что это у лошадей колени гнутся назад, а у Риммы Сергеевны — наоборот. Тошик долго с коленями маялся, но так и оставил лошадиные.

Куда больше его огорчало, что он не успел прописать голубую (у него малиновую) драпировку со складками. Но грустил он недолго. «Да ладно! Сашка возьмет альбом «Эрмитаж» и оттуда какую-нибудь тряпку передерет. У нее это здорово стало получаться!» — решил он.

Весеннее солнце сумасшедше пекло и слепило зайчиками, что так и прыгали на клейких, будто сиропом облитых листьях, на автомобильных боках и на выпуклостях масляной живописи. Тошка шел домой под парусом своего громадного полотна. Не слишком туго натянутый Сашей холст переливался крупными клеенчатыми складками. Тошка, конечно, мог бы завернуть свое творение в бумагу и спрятать от людских глаз. Но творение еще не просохло, особенно краплак мазался. Поэтому прохожие остолбенело взирали на палеолитическую наготу Риммы Сергеевны.

Работая в сериале, Тошка привык быть на людях и потому не тушевался среди зевак. Он не сразу заметил, что какой-то человек идет за ним следом. Потом он все же стал различать за спиной сбивчивые шаги. Оборачиваясь, он видел один и тот же мужской силуэт в пиджаке.

Когда с проспекта Энтузиастов Тошик свернул в малолюдный переулок, преследователь нагнал его и спросил запыхавшимся голосом:

— Вы художник?

— Да, — охотно признался Тошка.

Он поставил свое непросохшее произведение ребром на асфальт и с удивлением стал рассматривать очень приличного человека в темно-сером костюме, в аккуратном полосатом галстуке. Небольшая борода пучочком, мягкие кудри и серьезные очки, делавшие глаза маленькими и круглыми, придавали незнакомцу тоскливо-чеховский вид. К тому же, несмотря на майский зной, этот человек был бледен, как писчая бумага. На его высоком лбу выступили мелкие и частые капельки пота.

— Продайте мне вашу картину, — вежливо попросил Тошика незнакомый человек.

— Какую картину? Эту, что ли? — изумился Тошик.

— Да, эту. Продайте!

Тошик с тревогой покосился на лошадиный склад коленей Риммы Сергеевны, на ее живот с ярко-зеленым пупом, на груди-мешки и красногубое лицо упыря.

— Очень много я дать вам не могу, — пробормотал незнакомец, шаря по внутренним карманам своего приличного офисного костюма. — Но все, что с собой…

Тошик хотел было заикнуться о скором семестровом просмотре, но смолчал. Никто и никогда не хвалил его живопись, а уж о покупке и речи быть не могло! Зато этот странный человек как зачарованный вглядывался в дежурный Тошкин краплак и газовую сажу, в Тошкины торопливые мазки и грубые линии. Бисерные капельки пота на его лбу налились и укрупнились до размеров весомых бусин, а потом хлынули к щекам, обегая густые брови и твердые строгие очки. На самого Тошку ни одна картина никогда не производила такого глубокого впечатления. Он зауважал незнакомца.

— Все, что при мне… Только пять тысяч! — горестно воскликнул странный человек. Смятые купюры дрожали в его влажных пальцах.

Тошик вздохнул. Самолюбивая радость приятным сквознячком повеяла в его груди. Он взял деньги комом, не считая, сунул в карман брюк.

Человек в очках одними губами, без звука, прошептал «Спасибо!» и подхватил малиново-зеленое полотно сзади, за перекладину подрамника. Мелкими шажками он побежал вспять. Большая картина кренила его то вправо, то влево, но он выправлялся и снова трусил неровно и быстро.

— Эй, постойте! — окликнул его Тошик.

Незнакомец остановился, втянул голову в плечи, оглянулся. На его бледном лице отчаяние быстро сменялось паникой. Он боялся, что у него отнимут покупку!

Тошику даже неловко стало, но он все-таки спросил:

— Зачем вы это купили? Вам что, вправду понравилось?

Незнакомец грустно сморщился, спрятал губы в бородку.

— Это очень личное, — сказал он и снова затрусил по переулку, унося в неизвестность голую Римму Сергеевну.

— Как ты мог продать свою единственную обнаженку! — возмутилась Саша, когда Тошик рассказал ей о своем приключении. — Это просто уму непостижимо! Где ты теперь возьмешь другую?

— Постараюсь восстановить по памяти, — бодро ответил Тошик. — Я смогу! Эту грымзу я как живую перед собой вижу.

Он закрыл глаза и действительно увидел за веками малиновые и зеленые круги, груди Риммы Сергеевны и злобную ухмылку Платонова.

— Сейчас же берись за дело! — потребовала Саша. — У нас где-то еще один загрунтованный холст есть.

Звонок в дверь прервал ее хлопоты и вообще надолго выбил обоих из колеи.

Правда, вначале ничто не предвещало беды — на пороге стоял Саша Рябов. Его большая плечистая фигура, как всегда, олицетворяла надежность и мощь. Однако когда он прошел в комнату и Саша с Тошиком рассмотрели его лицо, то, не сговариваясь, разом спросили:

— Что случилось?

Обычно лицо Рябова не выражало ничего. Его черты были неприметны, но правильны. Спокойный мужественный взгляд он в течение последнего года отработал на фотосессиях. Но теперь это лицо ни для каких журналов не годилось. Оно все пошло розовыми пятнами, стало растерянным и каким-то деревенским.

— Саша, на минуту, — сказал Рябов. — Тошка, сгинь.

Тошик сгинул в собственную комнату и упал на небольшой пестрый диван, с шестого класса служивший ему постелью. Сейчас диван стал короток Тошику и заметно кособочился от недетского веса хозяина. Тошик разлегся поудобнее. Он стал думать о придурке, купившем его картину, и о том, что скажет Катерина, когда узнает, что его живопись пошла нарасхват. Он вынул из кармана и положил на тумбочку заработанные чистой живописью мятые деньги. Что, Платонов, съел?

Подслушивать Тошик и не думал, однако сестра и Рябов в гостиной сами не пожелали шептаться.

— Саша, я уезжаю, — услышал Тошик голос Рябова.

— Куда? — спросила Саша без всякого любопытства.

— Домой, в Прокопьевск. Пока домой, а там не знаю… Не знаю!