Читать книгу - "Месть в конверте - Фридрих Незнанский"

— Что именно вас интересует, Александр Борисович? — сухо поинтересовалась Елена.

— Расскажите мне, пожалуйста, все о вашем первом муже, Георгии Федоровиче Жаворонкове.

Елена Станиславовна еле заметно улыбнулась, что, наверное, должно было означать: «О! Следствие продвинулось! Уже и фамилию разузнали!»

— Все? — недоверчиво повторила она. — Что значит «все»? Все — это так много. Вряд ли вам интересно, как мы познакомились, как гуляли в обнимку вдоль Москвы-реки и как в первый раз поцеловались. Так что же вас интересует?

— Ну хотя бы основное. Краткие тезисы из автобиографии.

— Ну хорошо… — промолвила Елена Станиславовна, настраиваясь на повествовательный лад. — Мы с Георгием поженились много лет назад. Он был тогда лейтенантом КГБ. Прожили вместе почти тридцать лет. У нас есть общий сын, Виктор. Потом я встретила другого человека и поняла, что именно его искала всю жизнь. История старая как мир, просто миллионы женщин боятся что-то изменить, продолжают тянуть свою лямку. А я не побоялась, поэтому вы и смотрите на меня теперь так иронически. И совершенно напрасно!

— Я? — искренне изумился Турецкий. — Нет, что вы! С какой стати! Да это и не мое вовсе дело. Скажите, а где сейчас ваш первый муж?

— Его нет в живых.

Вот теперь Александр Борисович действительно был поражен.

— Как нет? Он умер? Что же с ним случилось?

— Он покончил с собой. Застрелился из табельного оружия. Георгий… был безусловно очень достойным человеком, я не хочу о нем сказать ни одного дурного слова, но… в нем всегда чувствовалась, как бы это объяснить, какая-то… слабинка. Излишняя чувствительность.

— Его самоубийство было связано с тем, что вы ушли от него? Извините, если я вмешиваюсь не в свое дело, но… я так понял вас, что это именно вы от него ушли.

— Нет, это никак не было связано. По крайней мере, я очень надеюсь, что не было связано. Дело совсем в другом, я же сказала вам, что Георгий был излишне чувствителен — во всяком случае, излишне чувствителен для человека его профессии, — а у него как раз в это время возникли… э-э-э, проблемы на работе.

— «Дело двух ученых»?

Елена вспыхнула, но тут же взяла себя в руки.

— Я не понимаю, о чем это вы.

— Двое ученых, которых осудили якобы за шпионаж, за «измену Родине». Ваш первый муж и ваш второй муж занимали явно полярные позиции по этому вопросу. Там было что-то вроде спора — мягко говоря. А точнее, это слегка напоминало дуэль.

— Я совершенно не в курсе, — сухо повторила вдова.

— Ну хорошо. Тогда расскажите, пожалуйста, про вашего сына. Где он сейчас?

— К сожалению, и здесь ничем не смогу вам помочь. Сын прервал со мной всяческие отношения. Это довольно долгая и грустная история, но, право же, она никак не касается следственных органов.

Елена помолчала.

— Если хотите, я могу дать вам адрес квартиры… ну, в общем, нашей бывшей квартиры. Я думаю, что Виктор и сейчас живет там.

— Да, это очень хорошо, спасибо! Это может нам существенно помочь, — кивнул Турецкий. — Спасибо. Скажите, Елена Станиславовна, а какой он — Виктор? Что-нибудь особенное, что касается его характера?

— А какое, собственно, отношение к совершившемуся преступлению имеет мой сын?

— С удовольствием вам объясню, Елена Станиславовна. Ваш сын является одним из главных подозреваемых по этому делу.

— Виктор?! — преувеличенно удивилась Елена Станиславовна. — Но это же какой-то нонсенс! Абсурд!

— Отнюдь нет. Вот вы посудите сами: отец покончил с собой. Непосредственно перед этим у него был на работе конфликт с его прямым начальником. Этот же начальник увел у него жену.

Александр увидел, каким мрачным огнем загорелись глаза Елены Станиславовны, но продолжал как ни в чем не бывало:

— Вырисовывается некая идея мщения. Добавьте к этому то, что Виктор в армии был сапером, то есть уж в чем, в чем, а во взрывчатке-то он разбирался прекрасно. Профессионально. Кстати, а почему он ушел в армию? Ведь он, кажется, учился в Бауманке?

— Вы прекрасно осведомлены.

— И все же?

— Там было что-то вроде несчастной любви. Я точно не знаю, он нас не очень-то посвящал. Одним словом, его уход в армию — это своего рода протест, попытка что-то доказать — нам или ей.

— Как ее звали?

— Э-э-э… Как же ее звали? — Елена наморщила лоб.

«Врет! Нагло врет! — подумал Турецкий. — Все она прекрасно знает, только не хочет говорить. И даже имя девушки назвать не желает».

— То ли Маша, то ли Даша… А может, Наташа.

— Простите, но это несколько неправдоподобно звучит. Вы даже не знаете имя девушки, в которую был влюблен ваш сын? Притом настолько влюблен, что из-за нее бросил институт и ушел добровольцем в Чечню!

— Мой сын всегда был довольно странным ребенком. Он был очень замкнутым, рос в каком-то своем мире и не пускал в него других.

— Даже собственных родителей?

— Даже собственных родителей. Так что боюсь, что…

— Что же… Я благодарю вас за помощь. Хотя мне почему-то кажется, что вы не рассказываете мне все, что знаете.

— Извините. Если это возможно, мне бы хотелось поскорее закончить этот неприятный разговор.

«Врет, стерва. Покрывает сыночка!»

Турецкий поднялся.

— Ну не смею более вас задерживать. Всего вам доброго. И до свидания.

— Вы полагаете, что я еще вас увижу? — поинтересовалась Елена Станиславовна без энтузиазма.

— Не сомневаюсь, — лучезарно улыбнулся в ответ Турецкий.

Из машины Турецкий позвонил Славе Грязнову.

— Привет, Славик!

— А, здорово! — отозвался Вячеслав в трубке мобильника. — Ну что, поговорил с вдовицей?

— Поговорил, — проворчал Турецкий. — Не хочет наша вдовица помогать следственным органам.

— Что, ничего путного не говорит?

— То есть просто абсолютно не идет на контакт. Про сыночка своего никак не распространяется. Ничего не знаю, ничего не видела, ничего не слышала. У мальчика свой внутренний мир, и он никого в него не допускал. Как зовут подружу — не помню, не то Даша, не то Наташа. Одним словом, глухо, как в могиле.

— Знаешь, Сашок, о чем все это говорит?

— Ну скажи, о чем же, по-твоему, все это говорит?

— Она сама подозревает собственного ненаглядного сыночка. И именно поэтому покрывает его перед нами. Не хочет его нам, так сказать, сдавать.

Турецкий помолчал несколько секунд.

— А что? В этой мысли что-то есть. Впрочем, она нам сейчас не особенно помогает, но все равно интересно.