Читать книгу - "Компромат на Ватикан - Елена Арсеньева"

– Такая уж моя профессиональная этика, отец мой.

– А у них есть понятие о такой этике? Они не подведут тебя в решающий миг?

– Слишком большие суммы стоят на кону. Для каждого из них – это целое состояние.

– Ну что же, будем уповать на Господа нашего, Иисуса Христа.

– Будем уповать на него. Будем верить, что он на нашей стороне.

– Я хочу сказать тебе, Джироламо…

– Не говорите ничего, отец мой. Я знаю все. Я помню все. Слова вашего напутствия, вашей надежды я слышал не раз. Слова гордости, потому что наши мечты исполнились, миссия наша исполнена наконец – вот что желаю услышать я!

– Я не лягу спать, пока не дождусь твоего звонка. Благослови тебя Бог.

– Аминь.

Россия, Нижний Новгород, наши дни

Сергей, наверное, потерял тогда сознание. Это случилось с ним впервые в жизни. Чудилось, висит в каком-то сером тумане.

Потом туман сделался каким-то агрессивным. Сергей чувствовал, что туман уже стащил с него ботинки и свитер, теперь дело дошло до майки. Вдобавок туман начал шептать жадным, влажным шепотом:

– Ну, поиграй со мной, мальчик, ну, красивый мой…

Сергей попытался открыть глаза. Не сразу сообразил, что лежит на коричневом замусоренном паласе, ворс которого колется даже через плавки…

Что такое? Почему он раздет?

Кое-как сел – и отшатнулся, вдруг увидев прямо перед собой чьи-то красные глаза в набрякших веках. Толстощекое обвисшее лицо, влажные губы. Да это же Мисюк! Почему у него вдруг сделалось такое незнакомое, набрякшее лицо, почему он смотрит так мерзко, что его хочется ударить?..

Сергей невольно подтянул колени к подбородку, осознавая, что он почти совсем раздет, что эта белая тряпочка в руках Мисюка – майка. Его майка!

Он отодвинулся, елозя по колючему паласу. Мисюк пополз за ним, неловко переставляя колени, обвесив брюшко, вытягивая свои короткопалые, толстые руки.

Сергей отодвигался, а Мисюк приближался. Светлые, выкрашенные волосы липли к его вспотевшему лбу. Он что-то шептал, влажные, красные губы шевелились…

И вдруг Сергея морозом пробрало. Догадка вонзилась в него, как стрела в сердце.

Слабо вскрикнув, вскочил, шатнулся – бежать, но оказалось, что уже доелозил до стены, дальше деваться просто некуда, а Мисюк был уже совсем близко, он загораживал собою, чудилось, всю комнату, не оставив ни щелочки для бегства. Вот сейчас как вцепится, потащит к себе, и тогда останется только умереть сразу!

Сергей прижался спиной к холодной стене, закричал и с силой выбросил ногу куда-то вперед.

Сначала он больше испугался собственного вопля, чем того, что произошло.

Мисюк осел на пятки, с какой-то кошмарной прилежностью сложив руки на коленях. Мгновение смотрел на Сергея, потом сник, завалился на бок, и набрякшие веки медленно натянулись на его закатившиеся глаза.

Тошнотворный спазм стиснул горло, и Сергей зажал горло рукой. Кое-как выволок бьющуюся из горла гадость в коридор, дотащил до каких-то дверей, уже из последних сил открывал их одну за другой: ниша, еще ниша, ванная, кухня, туалет, наконец-то!

Какая боль, какое мучительное облегчение… Словно бы все переживания, страдания, унижения нынешнего дня и ночи, вообще все отвращение, какое он испытал когда-нибудь в жизни, оставили его, изверглись в этот грязный, годами не мытый унитаз. Жаль, что нельзя туда же спустить Мисюка, Малевича, этого дядьку из «Пикассо», который подсылал к нему сексуальное недоразумение для переговоров, Петьку и иже с ними. Вот тут им самое место, всей этой голубой луне!

Утерся обрывком туалетной бумаги, вывалился из туалета, нашел ванную и долго полоскал рот, булькал, взбивал в пену зубную пасту, чтобы эту горечь заглушить, плескал, плескал в лицо ледяную воду, пока не заломило лоб.

Наконец заставил себя пойти в комнату.

Там ничего не изменилось. Мисюк все так же лежал на боку, подтянув коленки. Даже не шевельнулся с тех пор!

Пальцы оцепенело впились в ковер.

Сергей шагнул к нему – и вдруг до него дошло, что значит эта неподвижность, эти оцепенелые пальцы. Вспомнил, с какой силой выбросил ногу, как мощно она встретилась с покорно подставленным лбом, – и пошатнулся.

«Да ведь я его убил. Убил?..»

Невероятный, непереносимый страх навалился!

Сергей подхватил с полу джинсы, вскочил в них, ринулся было в коридор, но споткнулся о свою сумку с концертным костюмом. Вцепился в сумку. Поглядел в полутьму коридора и каким-то остатком разума сообразил: «Если кто-то увидит, что я ночью выбежал раздетый из этой квартиры, а потом Мисюка найдут…»

Вернулся в гостиную, рванул створку балкона. Цепляясь за сумку, как за стропы парашюта, шагнул с балкона в темноту.

Это был всего лишь второй этаж – пусть и «сталинки», пусть и выше, чем в обычных домах. Земля мгновенно оказалась рядом, но Сергей успел подобраться, спружинить. Мягко приземлился, даже не упал. Сразу кинулся влево, где был выход на набережную. Нет, туда нельзя бежать, там слишком светло, набережная вся утыкана фонарями. Лучше в боковую улочку, как ее, Семашко, что ли? И по темным сторонам, подальше от фонарей, вжимаясь в тень…

Сначала он не чувствовал холода – с такой скоростью летел. Потом больно задел о бордюр ногой и только тогда сообразил, что бежит в одних носках. И в одних джинсах… Нет, и плавки на нем, Мисюк до него не добрался!

Однако в квартире остались свитер, и майка, и ботинки, шарф, куртка. Сергей застыл на месте, потом побрел дальше на подгибающихся ногах, затем опять принудил себя бежать. Не возвращаться же! Дверь заперта изнутри. Лезть через балкон? Бред собачий. Ладно, хоть сообразил прихватить сумку с концертными костюмами. Во-первых, они дорогие, во-вторых, оставить их – это все равно что положить рядом с убитым записку крупными буквами: «Здесь был Сережа Кудрявцев». А все прочее барахло – так себе, правда, что барахло. Мало ли кому оно могло принадлежать?

Он вдруг вспомнил, как раньше в школу ходил со сменной обувью, когда еще шпанцом был, и мама вышила на синем сатиновом мешочке: «С.К.».

Слава богу, меток на его вещах теперь нету!..

Вспоминать стало невыносимо! Метался, метался в постели – и, как ни странно, все же уснул. Подхватился снова уже около двенадцати.

Гаврюша лежал на коврике возле дивана и сопел своим вечно простуженным собачьим носом. Сергей рассеянно перебирал пальцами черные завитки на его загривке и думал, что от собак никогда не изведаешь ни подлости, ни предательства, ни стыда, не то что от людей. Даже от самых как бы знаменитых.

Вот странно – у него совершенно не болела душа, хотя все-таки убил человека и все такое. Если на тебя, к примеру, набросится взбесившийся зверь и ты его прикончишь, то не будешь рыдать над его хладным трупом, даже если до этого всю жизнь состоял в обществе защиты животных и носил только искусственные меховые изделия. Содрогался от непреходящей брезгливости, Бога благодарил за то, что дал ему силы вовремя очухаться, дал силы сопротивляться. Проваляйся он еще немножко без сознания, черт знает, что могло бы случиться. Тогда сразу пойти и повеситься. Даже про маму не вспомнил бы, это точно. Бывают в жизни ситуации, когда лучше умереть. Сергей в это никогда не верил, а сейчас доподлинно знал.