Читать книгу - "Чезар - Артем Михайлович Краснов"

тогда был управляющим ночного клуба «Лас-Вегас», и ребята из нашего отдела обеспечивали ему «юридическую помощь». Сашке тогда было чуть больше двадцати, он был общительным, энергичным, привлекал людей манерами и всегда находился в центре внимания. До поры я считал его прожигателем жизни, но постепенно мы сдружились, а он оказался человеком вполне прагматичным, с трезвыми взглядами на жизнь и деловой хваткой. Постепенно он выкупил «Лас-Вегас» у инвесторов и создал целую сеть клубов, которые пользовались спросом у руководства «Чезара»: Сашка умел обеспечить приватность.

После событий 2009 года мне стало не до клубов, и наши пути разошлись. Потом куда-то пропал сам Сашка — говорили, будто уехал в Москву. Позже я узнал, что он построил в горах у Зюраткуля дом и живёт там с молодой женой. Мы снова встретились в 2012 году, когда я заехал к нему, возвращаясь с нашего предприятия в Катав-Ивановске. С тех пор я навещал его почти каждый год: мне нравились эти туманные места, где промытая дождями трава была зеленее, мягче и душистее, чем в детских воспоминаниях.

Фёдоровка была глухим селением на границе Челябинской области и Башкирии. По хорошему, она должна была исчезнуть с карты, потому что чиновники о ней забыли, старожилы в основном умерли, газа не было никогда, а линия электропередач перестала работать ещё в начале нулевых. Пятнадцать километров дороги от Тюлюка можно было проехать разве что на внедорожнике, и власти ждали момента, когда последний житель Фёдоровки помрёт или сбежит. Но свинью чиновникам подложили адепты культа «Звенящие кедры России», нарезав здесь пресловутые гектары и тем самым продлив агонию села. Потом эти места по чистой случайности приглянулись Сашке. Вообще-то он заблудился по пути от Трёхгорного к Тюлюку, но в результате нашёл своё место силы, считая, что не обошлось без божьего промысла. Со временем к Сашке перебрались три его друга с семьями, заложили дома, построили ветряки и солнечную электростанцию. Они назвали место экопоселением «Радость» и жили практически безвылазно: собственно, вылезти отсюда было непросто.

Не знаю, почему Сашка сбежал от прежней жизни. Может быть, на него кто-то повлиял или начало подводить здоровье, но к тридцати годам он вдруг осознал, что живёт неправильно. Его роскошная жизнь заводила в тупик, где всё повторялось по кругу: деньги, выпивка, случайные связи. У него была некая теория о водовороте плотских удовольствий, который, затягивая в себя, не даёт человеку увидеть широту мира и свои истинные цели. Внутри него словно сработал пиропатрон, и его катапультировало из прежней биографии в какую-то новую, где превыше всего ценилась семья и продолжение рода. Сам он считал, что если бы не сбежал от токсичного дурмана мегаполиса, сейчас бы лежал в сырой земле.

Так он переехал в Фёдоровку и женился на деревенской девушке Нине, которая родила ему трёх дочерей. Они казались мне забавной семьёй, хотя и причудливой. Сашка ни в чём не знал меры: ни в излишествах прошлой жизни, ни в самоограничениях нынешней. Он полностью отказался от алкоголя, сквернословия и секса ради удовольствия. Он стал набожен, и каждые выходные семья ходила в небольшую часовню, которую они соорудили на краю поселения.

Но мне нравилось бывать здесь: Сашкины философствования я обычно слушал лишь фоном. Меня больше восхищали виды, которые открывались с крыльца его дома: пологий травянистый склон, весь в ромашках и голубых цветах, а за ним — вздыбленная, кажущаяся почти вертикальной гора, которая по вечерам становилась то голубой, то оранжевой.

Я поймал в зеркале удивлённый взгляд Кэрол. Лицо её было бледным.

— Тут друг мой живёт, заночуем, — сказал я, подумав, что сегодня Сашке повезло — наконец у него будут благодарные слушатели, которых наверняка заинтересует его мудрёная философия простоты.

Иваныч остановился метрах в ста от Сашкиного дома, пропуская «Ниву» вперёд. Я причалил к самому крыльцу и с облегчение шагнул на влажную траву: от многочасовой болтанки ноги казались нетвёрдыми, как после игры в хоккей. Воздух был пронзительно вкусным, сумрачным и тихим. Из трубы коровника поднимался ленивый дым с привкусом детских воспоминаний.

Заборов в посёлке не было. На участке стояли баня, хлев и мастерская с гаражом, откуда торчала морда китайского внедорожника. Сашка в грубой одежде и хлябающих сапогах показался со стороны коровника. Лицо его оставалось моложавым, но уже не таким подвижным. Тонкие морщины сковали его, как первый лёд. Лицо напоминало маску спокойствия и грусти — отпечаток этих мест.

Сашка сжал мою ладонь и притянул к себе:

— Чего, как не родной стоишь? — сказал он без улыбки. — Давай, заходи.

Сашка не спеша поздоровался с каждым. Иваныча он знал: тот иногда заруливал на Сашкины поляны, вражды между ними не было, но и друзьями они не стали. Скорее, оба испытывали друг к другу скупой подозрительный интерес. Сейчас же у них нашлась тема для разговора: Сашка вынес «Сайгу», и они принялись сравнивать её с калашом. Я давно не видел Иваныча таким оживлённым.

Обедали в летней беседке. Нина поминутно извинялась, что собирает стол на скорую руку, но стол получился богатым, с бадьёй борща, с котлетами, арсеналом солений, горячими лепёшками и разогретым вчерашним шашлыком. После двух дней сухомятки этот пир размягчил нас, и даже Лис, обычно равнодушный ко всему мирскому, повеселел.

— Вечером говядина томлёная будет, — приговаривала Нина приветливо.

От её гостеприимства становилось неловко, и Лис с Кэрол были сбиты с толку. Они всё норовили помочь Нине с посудой, но она лишь отмахивалась: у них так не принято.

— У нас летом гостей много, — лениво сказал Сашка, ковыряя щепкой в зубах. — На днях друзья из Москвы заезжали.

Его средняя дочь, Тамара, попыталась стащить со стола лепёшку, но Сашка объявил ей выговор.

— А-та-та. Кто хлеб ворует? Как это называется?

Девочка смущённо ушла.

— Гости их расхалаживают, — сказал он с лёгкой досадой. — У нас кусочничать запрещено.

Установив правило, Сашка следовал ему фанатично, требуя того же от других. Живя на свободе, где нет привычных ограничений, он выдумал свои, чтобы не превратиться в дикаря или не скатиться к прошлой разгульной жизни. Теперь он отвергал алкоголь, наркотики, сквернословие, фаст-фуд, быстрые углеводы, офисную жизнь, корпоративную культуры и всё, что превращает человека в раба. Распорядок дня его детей был основой, которая, убеждал он меня, не позволит им совершить