Читать книгу - "Семейная реликвия. Тайник Великого князя - Елена Зевелева"

Тогда Андрей даже не нашелся, что ответить, что сказать матери. Работа над книгой застопорилась. Заманчивый договор с крупнейшим немецким издательством он долго не подписывал, тянул, по существу, время. Ждал, что придет как-нибудь в голову сама по себе мысль о «золотой середине» – как правду об отце написать и память о нем не испачкать.

«Вот так и с Ольгой, – подумалось ему вдруг. – Должна быть, в конце концов, спасительная идея о том, как быть и что делать дальше. Поддаваться тому, что у нас с ней было, изредка вспоминая об этом с чувством отмщенного самолюбия, или плюнуть в конечном итоге на свое „эго“ и биться до конца, осознавая, что не я, скорее всего, буду победителем».

Объявили наконец-то посадку на его рейс. Андрей быстрым шагом тут же пошел к стойке с загоревшимся табло.

Как он и предполагал, все накопившиеся дела дома навалились сразу. Мать к тому же болела, хватил сильнейший радикулит, да и сердце у нее все время пошаливало, давление скакало – возраст.

Прислуга потом без должного присмотра с его и ее стороны совсем распустилась. Марта, его любовница и помощница одновременно, теперь всю дорогу дулась и до себя не допускала. Прокол на проколе возникали и в делах… Он позволил себе только немного отпустить вожжи и получил за это полный раздрай во всем…

Неожиданно ему позвонил давно не дававший о себе знать «богатенький Буратино» – клиент из Москвы. Ох, и не любил же Андрей таких нуворишей, мало что смыслящих в искусстве, интересующихся, прежде всего, только тем, как в геометрической прогрессии может вырасти цена на ту или другую понравившуюся им «вещицу»… Вот и все. Причем под вещицей они могли подразумевать и зачастую подразумевали все, что угодно – от полотен Моне и Ренуара до икон XII века, от дворцовой мебели времен Бурбонов до любой «безделушки» из скифских курганов или коллекции Шлимана… Вещь стоящая, особенно если у всех, что называется, на слуху, а еще если и в цене будет расти, тогда в обязательном порядке берем, заплатим столько, сколько надо. Сколько попросят. Чай, не последний бутерброд доедаем, можем себе позволить…

Андрей очень хорошо изучил породу таких людей. Хотел бы, конечно, не иметь с ними никаких дел. Но, увы, приходилось. Платили такие люди очень хорошо, не скупясь.

К подобному кругу принадлежал и звонивший ему старинный московский клиент. Этот «любитель прекрасного» был особенно противен ему. Даже его внешний облик вызывал отвращение, почти гадливость. Познакомились они еще до отъезда Андрея в Германию. Именно тогда, когда совсем неожиданно пришла ему в голову мысль, перевернувшая впоследствии всю его жизнь. Навязчивая, не дававшая покоя ни ночью, ни днем идея о том, что талантливые, он знал это абсолютно точно, работы отца могут стать для него самым лучшим пропуском в новую, западную безбедную жизнь. Он тогда и представить себе даже не мог, какой бум впоследствии они вызовут у любителей живописи. И их денежный эквивалент ему был тем более непонятен и неизвестен. Маринке, жене, первой показал он буквально выкопанные из дачного хлама Сходни пыльные работы, которые он смог привезти тогда не без труда в Москву. Она моментально оценила их, причем очень высоко. Она же вскоре и привела к Андрею Кешу – невысокого, щупленького, малоприятного блондина, с бегающими крысиными глазками и потными ладонями – инструктора Краснопресненского райкома комсомола.

Кеша особых эмоций при виде отцовских картин никак не проявил. Однако не торговался и назавтра же принес солидную, завернутую в газету, пачку денег в сумме, которую потребовала за картины Маринка. После того как торг был завершен, он вынул из пузатого портфеля с бронзовой застежкой принесенные с собой дефицитные поллитра «Столичной», сырокопченую колбасу «Московскую» с крупными кусочками жира, кусок свежайшего швейцарского сыра и маленькую стеклянную баночку черной икры с синеватой металлической крышкой. За разговорами выяснилось, что этот Кеша совсем неплохо разбирается в современной живописи, прекрасно знает конъюнктуру цен и многое другое, до той поры ни Андрею, ни Маринке неизвестное. На процедуре обмывания сделки за маленьким кухонным столом их квартиры он очень осторожно выспрашивал тогда, не остались ли еще в «заначке» у ребят какие-нибудь полотна, наброски, эскизы Курлика-старшего, что не прошло мимо внимательного взгляда Маринки и немало насторожило Андрея. Что-то чуть ли не на уровне подсознания остановило его тогда, несмотря на выпитую бутылку. Во всяком случае, откровенничать с Кешей он не стал. Поэтому вскоре, не дожидаясь конца застолья и потеряв к паре видимый интерес, Кеша откланялся и ушел. Денег на отъезд теперь вполне хватало, дальнейший разговор о купле-продаже отцовских полотен был уже не нужен, а вскоре нашелся и покупатель на их квартиру. Поэтому, надежно спрятав полотна отца в том же тайнике на даче в Сходне и прихватив с собой самые интересные работы, вывезти которые им помогла синагога, Андрей с Мариной, принявшей в этом самое деятельное участие, полные радужных надежд, уехали в Германию.

Прошло не так мало лет, когда неожиданно, в Париже, на открытии выставки отца, к Андрею тихо подошел невысокий, лысоватый человек с бегающими красноватыми крысиными глазками, одетый в дорогой синий в полоску костюм и голубоватую рубашку с большой бордовой бабочкой, и, как будто они расстались только вчера, проговорил своим вкрадчивым, скрипучим голосом:

– М-да, Андрей Борисович, нехорошо получается. Обманули вы меня тогда вместе со своей женой в Москве, господин Курлик. Скрыли, что работ у вашего батюшки, оказывается, ого-го еще сколько было, – и он широким взмахом руки обвел просторный зал арт-галереи. – Но не бойтесь, не переживайте, я на вас не в обиде совсем. А даже наоборот. Мне ведь первому по чистой случайности, почитай, перепало с вашего барского плеча. За эти годы, что те полотна, которые я приобрел благодаря вам и вашей жене, хранились в моей коллекции, цена-то их, как вы знаете, на столько нулей поднялась! Подумать даже трудно, – противно захихикал он…

Не без труда, вглядываясь пристально в лоснящуюся физиономию господина в синем костюме в полоску, Андрей узнал в нем бывшего комсомольского функционера по имени Кеша. Как позже выяснилось, ставшего в новой, демократической России видным и достаточно влиятельным государственным чиновником. Парижская выставка тем самым стала продолжением их чисто деловых отношений. С той поры Андрей не раз сводил Кешу, небескорыстно, конечно, с нужными ему художниками, бизнесменами, да и частенько сам выполнял Кешины заказы, пополняя и без того богатую его коллекцию живописи, в которой господствовала тотальная эклектика. Про себя Андрей даже иной раз удивлялся, как можно было с одинаковым пылом тратить огромные деньги, к примеру, на явную подделку, а гоняясь за настоящим произведением искусства, не жалея сил и средств на его поиски, упустить его на самой финишной прямой из-за элементарной жадности. С другой стороны, Кеша был очень выгодным клиентом. Приглашая, скажем, приехать Андрея в Москву на экспертизу очередной приобретенной им, как он любил говорить «по случаю», работы, Кеша всегда без слов оплачивал дорогу в оба конца, проживание в первоклассных московских отелях, выдавал солидный даже по самым высоким европейским меркам гонорар за такую работу. Несколько раз Андрей приобретал для него действительно уникальные вещи и на «Сотбис».