Читать книгу - "Турист - Олен Стейнхауэр"

За полчаса до Парижа низкое солнце окончательно скрылось за облачной пеленой. Пошел дождь. Эйннер, проклиная погоду, включил «дворники».

— Куда теперь?

Мило посмотрел на часы — около семи вечера. Вообще-то он надеялся отыскать Диану Морель, но рассчитывать на то, что она допоздна задержится на работе в пятницу вечером, не приходилось.

— К Энджеле. Переночую у нее.

— А я?

— У тебя здесь вроде бы какая-то знакомая.

Эйннер покачал головой.

— Не думаю, что сегодня что-то получится.

Скорее всего, решил Мило, никакой подружки и не было.

К дому Энджелы подъезжали медленно, опасаясь людей из ГУВР, но ни подозрительных личностей, ни фургончиков, служащих обычно мобильными пунктами наблюдения, не обнаружилось. Остановились в паре кварталов от дома, так что Мило пришлось пробежаться до подъезда под успевшим набрать силу дождем. Отдышавшись под козырьком, он вытер ладонью лицо и окинул взглядом панель. Во второй колонке его внимание привлекло помеченное звездочкой имя — «М. Гань». Он позвонил.

Прошло не меньше двух минут, прежде чем М. Гань — как оказалось, женщина — добралась до домофона.

— Oui? — Голос прозвучал настороженно.

— Прошу извинить, — громко, по-английски произнес он. — Я по поводу Энджелы Йейтс. Она моя сестра.

Женщина шумно вздохнула, и уже в следующее мгновение замок звякнул. Мило потянул дверь.

Мадам Гань было около семидесяти, и жила она одна. Ее муж, бывший смотритель дома, умер в 2000-м, и работа свалилась на ее плечи. Об этом она рассказала Мило в своей тесной комнатушке после того, как удостоверилась, что гость и впрямь брат Энджелы, хотя та за все время ни разу о нем не упомянула.

— Она ведь была такая тихая, — словно ища у него подтверждения, сказала мадам Гань по-английски.

Мило согласился — да, Энджела действительно не отличалась болтливостью.

Он уже сказал, что хотел бы забрать кое-какие семейные фамильные ценности, прежде чем все будет передано в L'Armée du Salut — парижское отделение Армии спасения. Он назвался Лайонелом — на случай, если хозяйка спросит документы, — но обошлось без этого, а когда мадам Гань пригласила его на стаканчик вина, стало ясно — живется ей одиноко.

— Знаете, как я научилась английскому?

— Как?

— В конце войны я была еще ребенком. Отца убили немцы, и мать — ее звали Мари — осталась одна со мной и моим братом Жаном. Он уже умер. И она нашла американского солдата, черного, понимаете? Большого негра из Алабамы. Он остался. Мать мою очень любил и к нам с Жаном хороню относился. Долго это не продлилось — сами знаете, хорошее быстро кончается, — но он жил с нами, пока мне не исполнилось десять. Научил меня английскому и джазу. — Мадам Гань рассмеялась. — Гулял с нами, когда у него были деньги. Знаете, я видела Билли Холлидей, — похвастала хозяйка.

— Неужели? — улыбнулся Мило.

Она махнула рукой, умеряя его энтузиазм.

— Конечно, я была еще маленькой девочкой и ничего не понимала. Билли показалась мне слишком печальной. Другое дело — Чарли Паркер и Диззи Гиллеспи. Да. — Мадам Гань закивала. — Их музыка нравилась мне куда больше. «Соленые орешки, соленые орешки», — пропела она. — Знаете эту песню?

— Чудесная вещь.

Разговор растянулся уже почти на футбольный тайм, и ему едва удавалось скрывать растущее беспокойство. Что, если они не заметили наблюдателя? Что, если их засекла полицейская камера? Сидя как на иголках, он ждал, что дверь вот-вот распахнется и Диана Морель со своим симпатичным напарником наденут на него наручники. С другой стороны, все его страхи, как сказал Эйннер, могли быть обычной паранойей. Энджела мертва уже целую неделю, и бюджет ГУВР вряд ли позволяет бросать деньги на слежку за пустой квартирой.

К тому же мадам Гань очаровала его своими историями. То были рассказы о послевоенной, перестраивавшейся, начинавшей заново Европе, и времени, которое отзывалось в нем особой ностальгией. То был франко-американский медовый месяц. Французам нравились американские джазмены, голливудские фильмы, пересекавшие океан на кораблях, и английская поп-музыка, которой они старались подражать. Достав айпод, Мило включил Франс Галль, и мадам Гань тут же подхватила припев «Poupée de cire, poupée de son». Глаза у нее заблестели, по разрумянившимся щекам поползли слезы.

Подавшись вперед, она сжала старушечьими пальцами его руку.

— Вспоминаете сестру? Кто бы мог подумать… я про самоубийство. Но вы ведь ничего не могли сделать. Жизнь, она продолжается. Должна продолжаться.

Она произнесла это твердо, как человек, глубоко уверенный в том, что говорит. Он хотел спросить, как умер ее муж, но не решился.

— Послушайте, я не заказал номер в отеле. Может быть…

Мадам Гань не дала ему договорить.

— Конечно. — Она еще раз сжала его руку. — Квартира оплачена до конца месяца. Оставайтесь, если хотите.

Она поднялась вместе с ним, открыла дверь длинным ключом, который передала потом гостю, и подивилась беспорядку, царившему в комнатах.

— Это все полиция, — с горечью и злобой пробормотала хозяйка и, вспомнив английский, добавила: — Свиньи. Если что-то пропало, скажите — я подам жалобу.

— Полагаю, в этом не будет необходимости, — сказал Мило и поблагодарил старушку за помощь, а потом, словно что-то вспомнив, спросил: — Скажите, в последние дни у нее не было каких-либо странных гостей? Людей, которых вы не видели раньше?

Мадам Гань погладила его по руке.

— Вы живете надеждой. Понимаю. Не хотите верить, что сестра покончила с собой.

— Дело в другом, — начал Мило, но она остановила его.

— Полицейские, эти свиньи, они тоже меня спрашивали. Понимаете, днем я работаю с сестрой в ее цветочном магазине и никого не вижу.

Как только за ней закрылась дверь, он достал из холодильника бутылку шардоне, налил в стакан, выпил и тут же налил еще. Потом сел на диван и стал прикидывать, как осуществить план.

«Только не спи. Не думай о Тине и Стефани».

Квартира была обычная, с одной спальней, но в отличие от большинства французских апартаментов комнаты оказались попросторней. Люди Дианы Морель тупо перерыли ее сверху донизу и даже не потрудились прибраться. Впрочем, такой обязанности не признает за собой ни одна полиция в мире. Мило знал, что должен сосредоточиться прежде всего на тех местах, которые агенты обошли своим вниманием.