Читать книгу - "У метро, у «Сокола» - Вячеслав Курицын"

Перед уходом Покровский вспомнил про «Плов», заглянул в дверь кухни, Елизавета Ивановна – фартук расцветки трусов Василия Ивановича, полотенце через плечо – варила Василию Ивановичу нормальный рис.

Выйдя на улицу, глянул на окна. За окном Василия Ивановича болталась красная авоська, а в ней пакет «Плов».

Прячет так пакет от сестры? Абсурд. Авоська красная, как у Панасенко – те, что на квартире Ширшиковой. Только не надо думать сейчас, что между Панасенко и Василием Ивановичем есть связь.

Зайти выпить рюмку в Дом офицеров… Сдержался.

У Жунева интересная информация от Подлубнова. Генерал вхож в разные круги, в частности немного знаком с Иваном Братом, легендарным комендантом ЦСКА. И вот, слушая сегодня утром текущий доклад Жунева, Подлубнов сказал, что Иван Брат увлекся последнее время коллекционированием икон, согласно ветру времени, который не то что кресты, а уже и благородную белогвардейщину в телевизор чуть не на постоянной основе принес.

– Так получается, Бадаев мог для Брата икону добывать? – спрямил Покровский цепочку умозаключений.

– Не дай бог, – сказал Жунев.

Иван Брат чемпион и легенда, городить против него обвинения – это сага и эпопея.

– Видишь, сколько всего лепится вокруг Бадаева! – сказал Покровский. – Отправляем Кравцова в Красноурицк? А Панасенко ты дозвонился?

Вчера не удалось с цеховиком связаться. Сегодня да, получил Панасенко вводные, обещал нарисоваться. Хорошо.

– А Кравцов-то где?

– Где-где, летит в Красноурицк, – Жунев посмотрел на часы. – На посадку уже скоро.

Часы у Жунева новые удивительные – не в том дело, что швейцарского производства, а в том, что показывают недавно открытые учеными биоритмы. Жунев всегда знает, какой у него нынче день физиологического цикла, какой день эмоционального, какой интеллектуального. Говорит, правда, что ни хрена это знание не помогает.

– Уже летит?

– Ты мне сам вчера все уши проел, что надо лететь.

– Но я ему инструкций не дал!

– Позвони в гостиницу через час… – начал Жунев, но прервался, позвонил Лене Гвоздилиной, велел ей отследить прибытие Кравцова в гостиницу «Зеленый колос» и сразу сообщить Покровскому.

Покровский почти торжествовал, хотя виду не показывал. Еще два-три дня назад Бадаев был одним из, а теперь уже что-то вроде петли вокруг него стягивается. Да уж и не вроде, а настоящая петля, вот уже и Жунев – после пластилина-то на ключе – с этим согласен.

Замглавврача Туркин, у которого экспериментальный труп в холодильнике завалялся, ждал у кабинета с видом обреченной овцы. Дистрофичный, плешивый, уши торчат, усики топорщатся, очки здоровые, стекла толстые. Лицо узкое, мышиное. Не похож ли, кстати, на хорька?

– Я признаю свою вину, – сразу заявил замглавврача. – Это тело моей тещи, Юдиной Ираиды Ираклиевны.

Покровский с Жуневым это уже знали – Пирамидин с утра подкатил информацию, проливающую свет на возможные мотивы столь смелого наукоборчества, – но сделали вид, что потрясены.

– Как так?!

Замглавврача глубоко вздохнул и поведал, что, когда до смерти любимой тещи оставалось менее суток, он, снедаемый горем, зашел в кафетерий выпить небольшое количество алкоголя. Снять стресс. Тут Покровский подумал, что и сам выпьет не очень большое количество, когда клиент покинет кабинет. Туркин же будто познакомился в упомянутом кафетерии с человеком, который оказался экстрасенсом. Услышав о горестях замглавврача, о том, как страшно представить жизнь без тещи, экстрасенс велел ему не унывать.

Поведал по секрету, что в кремлевских лабораториях давно ведется работа по воскрешению мертвых, и результаты уже есть, просто их не спешат обнародовать. Экстрасенса тайно привлекли к этой работе. Конечно, он не был вхож во все комнаты подземной лаборатории, раскинувшейся под Манежной площадью. Но кое-какие сверхсекретные суперподробности ему выведать удалось. И он, экстрасенс, уверен, что, помножив это выведанное на собственные незаурядные таланты, он уже через краткое время сам научится воскрешать – может быть, не сразу направо-налево, но к первым опытам уже определенно готов. Обменялись телефонами.

Теща ждать не заставила, тем же вечером улизнула в лучший из миров.

Туркин подумал, чем черт не шутит, вдруг удастся воскресить. Потому объявлять о смерти не стал, а упаковал труп в резервный холодильник.

Сначала экстрасенс звонил каждые три дня, обещал вот-вот приступить к воскрешению, а потом перестал отвечать на звонки, и в киоске «Горсправка» сказали, что такого номера больше нет, Туркин тогда сгоряча и картонку, на которой был номер записан, выкинул.

– Я и сам понимал, что пора уже хоронить, не будет воскрешения, но преступно тянул…

Слово «преступно» слегка выделил интонацией: понимаю, дескать, что действую незаконно, мог бы и не понимать, но сам стал жертвой обмана.

Жунев выпустил в лицо Туркина длинную струю сигаретного дыма. Тот поперхнулся, закашлялся. Хотел возмутиться, но оказался способен лишь на нечленораздельный писк.

– Мы, в общем, можем поверить, нам-то что, – сказал Покровский.

– Я лично верю, – сказал Жунев, выпуская следующую струю уже в потолок. – Сейчас вас боец отведет в отдельную комнату, изложите все на бумаге…

Туркин настороженно слушал.

– Думаю, вас освободят от уголовной ответственности, – сказал Покровский.

– Какая уж тут ответственность. Прямым ходом на Восьмого марта, – сказал Жунев.

– На Восьмого марта? – переспросил любящий зять. Заерзал.

– Там много вкусного, – сказал Покровский. – Тизерцин слышали? Выпишут первым делом! Вызывает нечто вроде паралича, двинуть ничем не можете, зато слышите звон в ушах…

– Я… – начал Туркин. Но замолчал.

– Он сам врач, должен знать, – сказал Жунев. – Что ты перед ним распинаешься. Пусть идет пишет признание про экстрасенса.

– Если тизерцин не помогает, трифтазин хорошо идет, – продолжил Покровский. – Это наоборот – носишься по камере… по палате носишься из угла в угол, пока от изнеможения не…

– Ну это ты загибаешь, – усомнился Жунев.

– Что до изнеможения? Некоторые раньше падают, налетят башкой на какой-нибудь угол.

– Нет, что этот тизизи… Что он может не помочь. Это же советское лекарство, должно помогать.

– Оно помогает, конечно, – кивнул Покровский. – Но психиатр всегда думает, а вдруг второе лучше поможет. Пробуют, творят… Время не ограничено. Больница не тюрьма, лежишь, пока не вылечился.

– Не было никакого экстрасенса. Я придумал, – сказал замглавврача.

Человек сидит разобранный всего лишь психологически, а визуальное ощущение, что разваливается физически. Острые локти, колени, нос мельтешат, угловатые нервные движения… Сейчас просто рассыплется на треугольники.