Читать книгу - "Девы - Алекс Михаэлидес"

Я сразу почувствовал неладное, потому что обычно мы вообще не заходили в ту комнату. К тому же это было ясно по маминому лицу. Я даже подумал: сейчас она скажет, что неизлечимо больна и умирает.

Но все оказалось гораздо хуже.

Мама решила уйти от отца. О том, что в последнее время тот стал совершенно неуправляемым, красноречиво свидетельствовали ее подбитый глаз и рассеченная губа. И мама наконец-то нашла в себе смелость порвать с ним!

Меня захлестнула волна радости. Должно быть, «ликование» — единственное слово, которое хоть частично может передать охватившие меня чувства.

Избегая моего взгляда, мама продолжала сбивчиво описывать свои планы: сначала она поживет у родственников, съездит к родителям, потом найдет собственное жилье… Моя улыбка увяла. Я понял, что она не собирается брать меня с собой.

Догадка меня потрясла. Я словно окаменел, потеряв способность соображать.

Не помню, что еще говорила мама. В конце она пообещала забрать меня, как только встанет на ноги.

С таким же успехом она могла бы объявить, что навсегда улетает на другую планету. Я четко осознал лишь одно: мама меня бросает. Оставляет тут. С ним.

Она принесла меня в жертву. Обрекла на существование в аду.

А потом со свойственной ей иногда нечуткостью мама сдуру упомянула, что отец еще не знает о ее намерении уйти. Мол, сначала она хотела сообщить об этом мне.

Я не сомневался, что мама и не намерена ставить отца в известность о своем решении. Она привела меня сюда, чтобы попрощаться. Здесь и сейчас. А потом — если, конечно, она еще не лишилась разума — соберет манатки и улизнет под покровом ночи. Я и сам так поступил бы.

Она заставила меня пообещать, что я не проболтаюсь отцу о ее побеге.

Эх, мама… красивая, отчаянная, доверчивая… Наверное, уже тогда я был старше и мудрее ее. И уж точно — хитрее.

Всего-то и надо было, что сообщить отцу — необузданному, опасному безумцу, — что его жена вот-вот сбежит с тонущего корабля. Тогда отец не отпустил бы маму, и я бы ее не потерял.

Я же не хотел ее терять.

Так ведь?

Я ее любил… Разве нет?

Со мной что-то происходило. Слушая мамину сбивчивую речь — и после того, как она замолчала, — я как будто начал прозревать. Медленно наступало просветление.

Я считал, что мама меня любит. А она оказалась двуличным человеком.

Теперь я вдруг увидел в ней ту, вторую личность. Она ведь знала, что отец надо мной издевается. Так почему же не остановила его? Почему не вступилась за меня?

Разве я не стою того, чтобы меня защитили?

Она старалась отстоять Рекса, поднесла нож к груди отца и угрожала его зарезать. Но никогда не делала того же ради меня.

Во мне вспыхнул гнев. Ярость пылала внутри, не находя выхода. Я понимал, что так нельзя, что надо потушить ее, пока не поздно, однако лишь раздувал пламя.

Я претерпел столько ужасов ради мамы и ее безопасности. А она обо мне совсем не думала. Видимо, полагала, что тут каждый сам за себя. Отец был прав: мама — эгоистичная, черствая, бездушная. Жестокая.

Она заслужила наказание.

В то время я еще не мог ей этого высказать. Может, сложись все иначе, годы спустя, уже научившись внятно выражать свои мысли, я выложил бы ей все, что накипело. Лет в двадцать выпил бы для храбрости и накинулся на престарелую мать с упреками и обвинениями.

Я бы постарался причинить ей столько же боли, сколько она принесла мне, перечислил бы все свои горести и несчастья. Возможно, она, зарыдав, упала бы передо мной на колени, моля о прощении. И я великодушно даровал бы его.

Какая это была бы роскошь — простить… Но мне не выпало такого шанса.

В ту ночь, ложась в постель, я горел от ненависти. Она поднималась внутри меня, как вулканическая лава. Я заснул… и мне приснилось, что я иду на первый этаж, достаю из ящика огромный разделочный нож и разрубаю маме шею. Долго режу и пилю, пока голова не отделяется от тела, а потом кладу голову в мамину полосатую сумку со швейными принадлежностями и прячу ее в надежное место — под кровать. А обезглавленный труп выбрасываю в выгребную яму, где его никто не найдет.

Я пробудился, когда занималась зловещая, кроваво-красная заря. На меня навалились слабость, растерянность и страх.

Под впечатлением от сна я на всякий случай спустился в кухню, достал из ящика самый большой нож и внимательно оглядел его, однако следов крови не заметил. Лезвие сверкало чистотой.

Вдруг послышались шаги, и я торопливо спрятал нож за спину. Секундой позже в кухне появилась мама, живая и невредимая.

Странно, но убедившись, что мамина голова никуда не делась, я отнюдь не успокоился.

На самом деле я почувствовал разочарование.