Читать книгу - "Неоновый дождь - Джеймс Ли Берк"

— Извини, — ответил я, — для меня течение всегда в какой-то степени означает сток. У меня просто чуть более богатое воображение.

— Нет, просто ты веришь больше в тот мир, каким он должен быть, чем в тот, который есть. Поэтому всегда будешь идти у кого-то на поводу, как и сейчас, Дейв.

— А что, за это наказывают?

— Откуда мне знать? Я всего лишь хозяин ресторана. А ты тот, кто все время сражается на войне.

Как и следовало ожидать, по иронии судьбы мою задумчивость прервало появление кадиллака терракотового цвета с безупречно белой крышей, который свернул на обочину в двадцати футах от моей скамейки. С обеих сторон из машины вышли двое «шестерок» Диди Джи. Молодые, стройные, облаченные в летние брюки и рубашки с расстегнутыми воротами, они носили золотые медальоны на шее, зеркальные очки и туфли с кисточками, которые стали уже почти униформой. Что всегда поражало меня больше всего в мафиозных шестерках, — пресное выражение на лицах, как будто их покрыли жиром, и избитые фразы, которые, по их убеждению, свидетельствовали об их искушенности. Единственным режимом власти, который добился наибольшего успеха во взаимоотношениях с мафией, был режим Муссолини.

Фашисты вырывали им клещами волосы и ногти, убивали их или отправляли сражаться с греками. И мафию с большим радушием приняли в Союзнический фронт освобождения в 1943 году.

— Доброе утро, лейтенант. Мистер Джиакано хотел бы пригласить вас к себе домой на завтрак, — сказал водитель. — Можете поехать с нами, если хотите.

— Что-то мне трудно узнать вас в черных очках. Джо Милаццо, кажется? — спросил я.

— Точно. Я работал в пиццерии моего дяди прямо напротив вашего кабинета.

Но я вспомнил его имя не по этому поводу. Он работал мальчиком на побегушках у своего дяди и снимал ставки на тотализаторе, если дядя срывал куш. А еще год назад ходили слухи, что он и дядя давали чистокровным жеребцам допинг в таких дозах, от которых животное буквально получало разрыв сердца на последнем круге забега в Фэйрграундсе.

— А что на уме у Диди Джи? — спросил я.

— Он просто просил вас прийти, лейтенант.

— Сегодня я немного занят.

— Он сказал, что если вам слишком далеко к нему ехать, то он просит быть его гостем на ланче в «Маме Лидо».

— Передайте ему, что я премного благодарен.

— Думаю, это касается тех людей, которые причинили вам столько зла. Если хотите, позвоните из нашей машины и поговорите с ним.

— Я высоко оценил его попытку помочь мне в воскресенье. Но, как ему уже, наверное, известно, это мало что дало. Другими словами, отвозите никарагуанцев в участок Первого округа, и все будет отлично.

Он взглянул на жилой дом «Понтальба», стоявший на углу, на лице проступило затаенное раздражение.

— Я в некотором затруднении, лейтенант, — проговорил он. — Работать у мистера Джиакано очень приятно. Он оплачивает содержание моего старика в больнице, дарит велосипед моему мальчишке на Рождество, не позволяет никому платить, когда мы идем в клуб. Многие ребята много бы дали за то, чтобы получить такую работу, как у меня. Но он не любит слов «может быть» или «нет», которые говорит ему человек, чистящий его машины или развозящий его людей. Если вы не собираетесь приходить, я буду очень признателен, если вы позвоните и сообщите ему это сами.

— Боюсь, что придется тебе с этим смириться, старик.

— Ладно, я не в курсе дел мистера Джиакано. Я человек без амбиций. Меня не заботит то, что меня не касается. Но у меня есть уши. Я человек. Я не могу превратиться в комнатное растение, хотя бы потому, что люди говорят вокруг меня. И говорят о парне по имени Мерфи. Вы не заинтересовались, лейтенант, ну и ладно. Но я свою работу выполнил.

Я захлопнул книгу и откусил кусочек beignet, наблюдая за женщиной, которая подметала у входа в свой магазинчик на углу под колоннадой. В витрине висели связки сосисок и головки сыра, а маленький черный мальчик сбрызгивал водой из шланга виноград и сливы.

— Передайте Диди Джи, что я встречусь с ним в «Маме Лидо» в обед, — сказал я.

Джо Милаццо улыбнулся из-под очков и сунул в рот незажженную сигарету.

— Не пойми меня неправильно, Джо. Я всего лишь импульсивный человек. В следующий раз побереги всю эту шелуху для маршрута в другом направлении, — сказал я.

Лицо у него окаменело.

* * *

Диди Джи зарезервировал для обеда частную комнатку в глубине ресторана. По всем стенам висели розовые и бледно-лиловые занавески, связанные по бокам, чтобы создавать впечатление окон на стенах, на которых тонко были выписаны виды Венеции с гондолами, лодочниками в полосатых футболках, широких шляпах, с мандолинами в руках. По плинтусам и деревянным наличникам вокруг дверных проемов тянулись нарисованные виноградные лозы, завивавшиеся в углах на потолок, где висели гроздья зеленого пластикового винограда.

За длинным белым столом сидело человек пятнадцать. Он был уставлен бутылками с красным вином в плетеных бочонках, блюдами со спагетти и фрикадельками, лазаньей, креветками, приготовленными в каком-то томатном соусе, от которого в глазах щипало, батонами итальянского хлеба, который люди ломали руками и шумно ели, сыпля крошки на скатерть.

Ну и компания, подумал я, оглядывая сидящих. Здесь были старые бойцы, уцелевшие после бесчисленных мафиозных войн и стычек в «Анголе» и Льюисбурге, которые велись постоянно с 1950-х годов, — теперь обрюзгшие и напыщенные, с испитыми лицами и прокуренными голосами, с пучками волосков в ушах и ноздрях. Были и молодые, такие же, как Джо Милаццо, которые, похоже, выросли там, где никто никогда не работал. В их глазах всегда стоял затаенный страх, который они не могли скрыть. Такие пришьют любого, даже кого-нибудь их своих, ради того чтобы завоевать за столом местечко поближе к Диди Джи. Они ели, как троглодиты, заставляли официанток уносить блюдо, если оно остыло, недовольно кривили физиономии, если им попадался бокал с щербинкой или вилка с каплями воды. Администратор, появлявшаяся каждые десять минут, спрашивала, все ли в порядке, таким голосом, как будто набрала в рот шмелей.

Диди Джи оставил для меня стул рядом с собой. На нем был белый костюм и рубашка в оранжевых цветах с отворотами поверх пиджака. На черных волосах, выбивавшихся из раскрытого ворота рубашки, покоилась золотая медаль Святого Христофора. Из-за огромного живота ему пришлось отодвинуть свой стул чуть не к самой стене.

— Хочешь вина? — спросил он.

— Нет, спасибо.

— А я слышал, что ты снова пьешь. Говорю это только потому, что меня это не волнует. У каждого свои недостатки. Это делает нас людьми.

— Сегодня не пью. Поставь туда.

— Сегодня перерыв? Эх, мне бы так. А меня все время беспокоят дела, которые не попадают под мой контроль.