Читать книгу - "Украденный роман - Джиллиан Кантор"

выпустилась, встретила Джека. Но как бы ни старалась, я могла выудить из памяти о том периоде только три типа воспоминаний: Ной, похороны матери и как мы с Джеком играем в теннис. – Она ходила вместе с нами на писательские семинары.

Я потерла виски, пытаясь вспомнить эти семинары и их участников, но в колледже мы постоянно посещали подобные занятия, и теперь, десять лет спустя, все они и вовсе слиплись у меня в голове в один комок.

– Не помню, – наконец покачала я головой. – Но если ты так говоришь…

– Ливви, – так тихо и серьезно произнес Ной, что я даже испугалась, – историю Ребекки написала эта девушка.

Отрывок из «Жены»

Я знаю ее.

Ее имя мне ничего не говорит. Лицо на фото с обложки ничем не примечательно, не западает в память. За исключением одной детали – глаза у нее разного цвета, один голубой, другой зеленый. Для писательского семинара в колледже она даже рассказ сочинила на эту тему, который так и назывался – «Гетерохромия». Не помню его содержания, но меня зацепили название и эти ее разноцветные глаза. Определенно мы тогда ходили на один и тот же семинар.

Для этих занятий я впервые написала рассказ-фантазию по любимому роману – «Ребекке», он назывался «Миссис де Винтер идет на бал» и описывал одну из сцен с точки зрения призрака Ребекки. Он наблюдает, как вторая миссис де Винтер пытается подражать предыдущей жене, вплоть до того, что облачается в точно такое же платье, а в финале призрак без усилий поднимает такой порыв ветра, что чуть не сбивает де Винтера с ног.

Все участники семинара возненавидели и мой рассказ, и меня саму – они-то все вместе четыре года изучали английский язык и литературу, а я училась на историка и выбрала писательские семинары в качестве факультатива. Отзывы на мой рассказ включали такие определения, как «карикатурный», «смехотворный» и «старомодный», а отзыв профессора, который вел семинар (и сам за последние десять лет ничего не опубликовал), я помнила дословно – в нем он самодовольно утверждал, что от моего рассказа несет «графоманией» и он «пройдет незамеченным для серьезного читателя».

Мне показалось, что я пережила нападение роя ос – так мне было больно, их яд проник глубоко под кожу, пульсировал в крови, и когда я вернулась к себе, то сложила листки с отзывами в раковину и подожгла. Чиркнула спичкой и спалила их все дотла.

Ах, если бы я так же легко могла выжечь эти отзывы из памяти! Я спрятала рассказ в коробку и много-много лет не могла заставить себя не только перечитать его, но просто вспоминать о нем. Эта коробка переехала со мной из Провиденса в Лос-Анджелес и поселилась в крошечном чулане в моей квартирке в Уэст-Валли, а потом в гардеробной моей спальни в Малибу. Я уже несколько лет была замужем, когда снова наткнулась на эту коробку и этот рассказ и внезапно осознала – я знаю все о Ребекке. Потому что Ребекка – это я. Да пошли бы все эти тупые студенты с того семинара – я сделаю то, что хотела сделать все это время, и напишу пересказ «Ребекки» с точки зрения ее призрака. Перескажу весь роман – только вместо Англии перенесу место действия в Малибу. Вплету в пересказ собственную историю. Солью воедино в своем воображении, в строках, моего мужа и Максима де Винтера.

И вдруг оказалось, что девушка с семинара воспользовалась моей идеей. Девушка с разноцветными глазами украла мою собственность. Взяла, написала и опубликовала мой роман в обход меня.

Я покупаю единственный нашедшийся в книжном экземпляр ее романа, и когда выхожу на улицу, мои глаза застилает пелена ярости. Трясущимися руками я швыряю книгу на заднее сиденье машины и завожу двигатель.

Я понимаю, что только терзаю себя понапрасну – книга издана, нельзя сделать вид, что ее нет. И что-то изменить – тоже. На бумаге запечатлены ее слова, не мои, и рассказывать мою историю теперь уже поздно. Нет смысла читать ее книгу и вникать в нее. Ненавидеть, впрочем, тоже. И однако же я понимаю, что это неизбежно – я прочитаю ее, и каждое прочитанное слово станет моим наваждением.

Я выезжаю с парковки, охваченная раскаленной добела слепящей яростью, и мчусь домой, даже не думая снижать скорость на крутых поворотах. Я не смогла остыть даже к тому моменту, как, миновав подъездную аллею, припарковалась у дома. Мои руки по-прежнему трясутся, когда я вынимаю книгу из машины и отношу на рабочий стол в кабинете.

Я пролистываю томик до смутно знакомого портрета совершенно неизвестного мне автора, но смотреть на него я не в силах и приклеиваю поверх листок для заметок.

Потом беру ручку и пишу на нем: «Ты воровка. Первая миссис де Винтер – это я. И я не дам тебе покоя».

Глава 35

– Ты правда не помнишь тот рассказ? – допытывался Ной, по-прежнему тяжело дыша в трубку, и оставалось только гадать – он крайне расстроен или в крайнем восторге от своего открытия.

Я покачала головой, позабыв, что он меня не видит.

– Я не помню, что сама писала для тех семинаров, где уж мне помнить чужие рассказы. – Более того, по окончании колледжа я попросту выбросила все свои сочинения, отзывы на них и даже доклад с последнего курса. После смерти матери я словно превратилась в другого человека и изменилась как писатель. «Все маленькие огоньки» написала эта новая Оливия, а не девушка из колледжа, которая писала для семинаров безжизненные и предельно бессмысленные, как решила я по прошествии времени, рассказы.

– Ну, я помню, что ее рассказ был ужасен, – сказал Ной. – На том семинаре ее просто растерли в труху.

– Разве ее одну? – горько рассмеялась я. Я не представляла, как Ной решился еще два года терпеть эти чудовищные семинары в аспирантуре и не двинулся рассудком. Иногда я задумывалась – может, отчасти я воспользовалась случаем переехать в Бостон вместе с Джеком в качестве уважительного самоотвода от ученой степени. Я обожала писательский труд больше всего на свете (по крайней мере, когда-то), но для меня сидеть в окружении двадцати других литераторов, обладающих разными мнениями и взглядами на жизнь, и слушать, как каждый на свой лад критикует мое идущее от самого сердца творчество, было настоящей пыткой. Меня охватывал паралич растерянности, и я уже не понимала, с чего