Читать книгу - "За гранью - Кнут Фалдбаккен"

— Так вот что вы имеете в виду? — В ее быстрых голубых глазах блеснула усмешка.

— Не надо рассказывать мне, что вы не знаете, что здесь происходит! — Валманн начал терять терпение. Женщина приподняла с колен вязание, как будто что-то тяжелое.

— Я только могу вам сказать, что я стараюсь замечать как можно меньше. — До этого она говорила безразличным тоном и как бы нехотя. Теперь же в голосе чувствовалось волнение. — Я, собственно говоря, стараюсь ничего не знать про тех людей, кто сюда заезжает. Ведь вы не первый здесь из полиции. И я спрашиваю себя: а что в этом толку? Когда вы наскакиваете на меня со своими вопросами, их уже и след простыл, они за семью горами — девочки, их кавалеры или сутенеры — как их не называй. Они уже по пути в царство грез и мечтаний. Гости приезжают и уезжают. Я ничего не вижу и ничего не знаю.

Валманн достал из кармана сложенный листок бумаги, развернул его и положил перед ней на прилавок.

— Посмотрите сюда, — приказал он.

Женщина быстро взглянула и отвела глаза. Зрелище было не из приятных — смерть исказила красивые, правильные черты лица молодой девушки, хотя шрам у виска был еле заметен на фотографии. Валманн стоял молча.

— Кто это? — наконец спросила она.

— Именно это я и хотел бы узнать.

— Вы думаете, что я знаю?

— А почему бы и нет? У нас есть информация о том, что эта девушка жила в кемпинге на прошлой неделе. Что она принимала мужчин. Она не норвежка. Ведь вы же могли обратить на нее внимание.

Все было шито белыми нитками, и Валманн понимал это.

— Я никогда ее раньше не видела.

— Взгляните еще раз.

— Нет необходимости.

— А вы не хотите узнать, что с ней случилось?

— Ведь я же сказала, что никогда ее не видела.

— Но у нас есть ее анализ ДНК, и я могу привезти сюда целую кучу следователей, которые прочешут каждый домик и каждый вагончик в кемпинге, пока не найдут хотя бы один волос, который совпадет с ее анализом. И тогда я вам не позавидую. Вы окажетесь в ловушке!

— О Господи! — воскликнула женщина. Казалось, что его слова ее скорее раздражают, нежели пугают. Он отлично понимал, что блефует, что никто никогда не разрешит ему провести такой обыск, не имея почти никаких на то оснований. И похоже, она это тоже понимала.

— Ты что, первый день работаешь или?..

— Речь идет об убийстве!

— А для меня речь идет о том, что здесь бывает от десяти — пятнадцати до нескольких сотен гостей ежедневно. — На ее лице читалось некоторое волнение. Она отложила в сторону вязание и для подтверждения своих слов размахивала руками. — Молодые и старые, толстые и тонкие, норвежцы и шведы, и все остальные цвета радуги, они приезжают, спят несколько часов, а потом едут дальше. И если кто-нибудь желает перед отъездом развлечься с дамочкой, то он не приведет ее ко мне для знакомства. Он входит, заполняет регистрационный бланк, который никто никогда не проверяет, платит по счету, получает ключ и исчезает вместе с девчонкой, и делает то, что собирался. А когда они уезжают — это не мое дело. Лишь бы убрались до двенадцати часов следующего дня. Я только рада, что не надо смотреть на те же рожи еще раз, понимаешь? Мое дело — регистрация, оплата, выдача ключей, организация стирки и уборки. Вот такая штука, господин Валстрём.

— Валманн.

— Какая, к черту, разница!

— Вы их прикрываете. Сутенеров. Реальных заправил.

— Я никого не прикрываю. Но я и не питаю особых надежд на исправление мира. Именно поэтому я и не работаю в полиции. — Она криво усмехнулась.

Валманн вытащил фотографию Эви.

— А вот эта. Вы ее знаете?

— Надо же! У тебя их что, много?

— Только две, пока.

Она взглянула на маленькую фотографию и слегка прищурилась.

— И эту тоже никогда не видела.

На этот раз пауза была несколько длиннее, и одной рукой она поправила непослушные волосы.

— Я думаю, что это неправда.

— Думайте, что хотите.

— У нас, полицейских, чутье на тех, кто хитрит и обманывает.

— А зачем мне хитрить? Ведь она еще совсем подросток…

— Вот именно. Они самые уязвимые, фру?..

— Карусель. Биргитта Карусель, если вы настаиваете.

— Эта система действует и по-другому, и вы это знаете, Биргитта. Беспомощных, избитых девушек продают из одной страны в другую как рабов. Кемпинг на границе очень хорошо подходит для перевалочного пункта. Их перевозят из борделя в массажный салон или от клиента к клиенту, как скот. Они не знают языка. У них нет документов. Они пленницы. Многие из них несовершеннолетние. И некоторым из них вы могли бы помочь, дав мне кое-какие сведения. Прежде чем с ними случится то же самое, что с этой…

Он не стал указывать на фотографию мертвой девушки. Это было излишне. Взгляд женщины за прилавком был прикован к фотографии как магнитная стрелка к полюсу, ее челюсти шевелились, но не раздавалось ни звука. Она совсем забыла про вязание, которое свисало с колен.

— Если бы вы назвали мне какое-то имя, номер машины, что угодно, что указывало бы на этих… чертовых… — У него задрожал голос, именно в тот момент, когда надо было настоять, как-то уговорить ее.

— Номер восемнадцать, — быстро сказала Биргитта Карусель.

— Что?

— Вагончик номер восемнадцать, последний в ряду у самого леса. Он сдан в аренду на несколько лет. Там идет трафик.

Валманн медленно перевел дух.

— А кто его снимает?

— Этого я не могу сказать.

— Выкладывайте, фру Карусель. Вы ведь знаете, я вернусь с официальным ордером и заставлю вас сказать фамилию. Мы только потеряем время.

Она медленно кивнула и сжала губы, уставившись на фотографии девушек так внимательно, как будто искала ключ для решения кроссворда.

— Херманссон, — сказала она. — Проживает в Эребру. У него большой автосалон. Вот все, что я знаю.

— Херманссон… — Хоть бы она не заметила, что у него дух перехватило. Автосалон Херманссона. Наконец-то что-то ощутимое! Именно автосалон Херманссона заявил о краже номеров, обнаруженных на «вольво» с цыплятами. Здесь пересеклись следы наркотиков и трафика. Именно у Херманссона купил свой подержанный автомобиль Замир Малик. Тот, который был найден в кювете рядом с мертвой девушкой.

— А у него есть филиал в Торсби?

— У него здесь везде филиалы.

— А зачем он снимает здесь фургон?

— Он не для себя снимает, а сдает другим на краткий или длительный период. Больше я ничего не скажу. — Взгляд из-под очков был острым, но не таким непримиримым, как раньше.