Читать книгу - "Месть по древним понятиям - Сергей Зверев"

Рассказы о волнениях в Петрограде, в глухую провинцию доходившие как неясное эхо, самой неясностью своей вызывали беспокойство.

Отречение царя, создание какого-то непонятного «временного правительства» и пугающее слово «революция», витавшее в воздухе, — все это создавало гнетущую и неопределенную атмосферу.

Что происходит и к чему это приведет — на эти вопросы никто не мог дать определенного ответа. Успокаивая Феодосия, отец Антоний в глубине души сам сильно волновался.

«Что там от Питера до Москвы? — невидящим взглядом уставившись на листок бумаги, думал он. — По «николаевке» — день пути. Если начались беспорядки, вмиг они из столицы перекинутся. Да и не только на Москву. Вся Россия в смуту окунется. Долго ли? И сейчас уж о самоуправстве поговаривают. Вон, отец Василий из церкви Петра рассказывал. Ходят какие-то зыряне приблудные, мужиков смущают. Вы, говорят, на господ своих не глядите, вы сами в своем праве. Вы — революционный класс. А какой они класс?»

С церковью Петра и Павла, находящейся в Смоленске, у настоятеля кащеевского монастыря были давние и тесные связи. Приезжая в город по делам прихода, отец Антоний никогда не упускал случая зайти туда, чтобы обсудить последние новости и поговорить о наболевшем с давним знакомым и другом, священником отцом Василием.

Политические новости доходили в деревенскую глушь с большим запозданием и часто в искаженном виде. А Василий, как городской житель, все-таки был ближе к «первоисточникам» и мог внести существенные и важные уточнения.

Но и его рассказы были неутешительны. Брожение в умах распространилось уже повсеместно. В добавление к этому из столицы то и дело прибывали подозрительные «гонцы», своей агитацией еще более усиливающие неспокойные настроения. Они подговаривали крестьян восставать на помещиков, а рабочих — не подчиняться власти «буржуев».

Василий рассказывал случай, когда одного из таких «гонцов» избили, по предположениям, сами же крестьяне, но обвинен был владелец усадьбы. Только благодаря связям и личным знакомствам «эксплуататора» с городскими властями дело не дошло до ареста.

«Вон и в Овражном, говорят, комиссия какая-то завелась, — хмурил густые брови Антоний. — Ячейка партии. Мы, говорят, самая главная власть. А поди разбери их, кто сейчас власть. Большевики, меньшевики. Глотки дерут, чья перетянет. А ты тут сиди, угадывай, какие скорее голову тебе снесут».

Овражное было небольшое село в двадцати верстах от Кащеевки. Там всегда останавливались на ночевку по пути в Смоленск. И отец Антоний очень беспокоился, как-то оно обойдется, когда прибудут туда монастырские дети. Пропустит ли их «комиссия»? Не придерутся, не обидят ли?

Впрочем, о притеснении священнослужителей слышно пока не было. Даже отец Василий ничего такого не рассказывал.

«Не посмеют они, — снова думал Антоний. — Не станут монахов трогать. Богатств у нас нет, при власти мы не состоим. Кому мы нужны? Еще и дети к тому же. Что с них взять? Доедут с Божией помощью. А у Троицы уж и поспокойнее будет. Как знать, может, там-то как раз и окажется безопаснее. Здесь, в глуши, какая защита? Доведись случиться чему, всю жизнь будешь правды искать. А там, легко ли сказать, — сам Патриарх рядом. Нет! Пускай. Пускай едут. И договорились уже, и согласие получили. Значит, так тому и быть. Значит, ехать».

Решительно тряхнув головой, как бы сбрасывая последние сомнения, настоятель вновь склонился над лежавшим перед ним листком бумаги и принялся дописывать письмо.

* * *

Ранним утром на следующий день отец Антоний призвал к себе двух мальчиков из тех, кому не нужно было уезжать.

— Вот вам корзинка, отнесите отцу Исидору, — сказал он Никите, старшему из них. — Захар сегодня уезжает, ему собираться нужно. Сходишь с Гришей. Дорогу-то помнишь?

— Да, отец.

— Хорошо. Главное, от ручья не отходи, тогда не собьешься. Ступайте с Богом. Да поторопитесь, может, еще проводить братьев успеете.

Монах Исидор, избравший отшельничество, выстроил себе обиталище в самой глубине лесной чащи на большом расстоянии от монастыря. Исидор был очень стар годами и весьма почитаем братией. А прихожане монастырского храма и вовсе считали его святым.

Отшельник почти не выходил из кельи, никого не принимал и редко вступал в разговор с кем-либо.

Каждую неделю из монастыря отправляли нарочных, чтоб отнести ему немного сухарей, составлявших единственную пищу старца.

— А где он, ручей-то? — с любопытством спрашивал юный Гриша, отправившийся в дальнюю келью впервые. — И не видать.

— Вон, в траве, — отвечал Никита. — Он маленький, узкий. Но длинный. До самой кельи течет.

— Он — волшебный. Мне Федор рассказывал.

— Сам ты волшебный.

— Правда! Его Целительница указала. Я знаю. Она три раза с аналоя исчезала. И потом ее в лесу находили, всегда в одном месте. А потом разгребли листья, а там — ручей.

— Знает он. Это уж все знают. Только не ручей чудесный-то, а икона. Как она сама собой с аналоя сходила? А? Знаешь? Вот то-то же, — важно наставлял Никита присмиревшего Гришу. — А вода, что с нее? Вода она и есть вода. Смотри-ка, вон и келья. Пришли.

Уйдя в лес, Исидор выстроил себе жилище из бревен, но через несколько лет братья, желавшие выразить уважение и почтение к старцу, соорудили ему келью из камня. И только сам настоятель, да еще несколько доверенных лиц знали, что обновление жилища Исидора имело и другую, тайную цель.

Без специального приглашения посетитель не мог войти в келью, и посыльные обычно оставляли корзинку с сухарями на большом плоском камне, находившемся в сенях. Камень этот, который с трудом могли поднять несколько человек, служил и столом, и лавкой, в зависимости от случавшейся нужды.

В этот раз, принеся хлеб, мальчики очень удивились, когда нашли предыдущий «гостинец» нетронутым.

Не осмелившись постучать в дверь кельи, они поставили еще одну корзинку на камень и отправились обратно в монастырь, по дороге обсуждая это чрезвычайное происшествие.

— А вдруг он умер? — испуганно таращил глаза восьмилетний Гриша. — Он ведь уж старенькой.

— Сам ты умер. Ему Ангел пищу приносит. Прямо из рая. Что ему наш хлеб? Он — святой. Святые едят хлеб небесный.

— Ты-то откуда знаешь? Ты-то, чай, на небесах не был. Откуда можешь знать про ангелов?

— Цыц ты! Мал еще рассуждать, — солидно и свысока оборвал Никита, которому недавно исполнилось одиннадцать.

— Сегодня Арсений с Феодосием к Троице уезжают, — немного помолчав, вновь начал неугомонный Гриша. — Вот радости-то!

— Да, повезло Ванятке. Все хвастал, что его в Москву учиться пошлют. Знатным живописцем сделается. Ан вот и послали. Глядишь, и вправду прославится. Тогда совсем нос задерет.

— А тебе завидно? Раз уж отец Антоний его выбрал, значит неспроста. Его вон и Леонтий брал помогать, когда часовню расписывал. А тебя брал?