Читать книгу - "Шпион из Калькутты. Амалия и генералиссимус - Мастер Чэнь"

И оставили меня одну, слушать сквозь открытые двери веселый свист птиц в саду.

Тут, среди этой тишины, откуда-то сверху — с террасы над портиком? — прозвучали голоса двух людей, привыкших произносить фразы неторопливо (их никогда не перебьют), громко и отчетливо:

— Ты только посмотри на это, Сесил. Это же «испано-сюиза». Единственная на всю колонию, вне всякого сомнения. Всех наших сбережений тут не хватило бы. А как насчет выменять ее на один из твоих орденов? Большой крест Майкла и Джорджа, например. Он тебе очень нужен, или обойдешься?

— Моя дорогая, если у нее все получится, то крест и так обеспечен. Формальный повод найдем. И постарайся ей тогда не завидовать.

— На данный момент я ей и не думаю завидовать. Наоборот, бедная молодая леди, если бы она понимала, что ты ей…

Голоса постепенно стихали и удалялись, зато через минуту в отдалении начали звучать шаги — шаги людей, не спеша спускавшихся по лестнице.

И вдруг я поняла, что дрожу.

Богатые и очень богатые люди — я их видела и вижу достаточно. Боже мой, я сама — одна из них. Люди власти, повелители султанатов и королевств? Ну и что? Я видела и их.

Но сейчас на эту веранду войдет совсем другой человек.

Он появился в наших краях год и два месяца назад. Приезд его, в виде кинохроники, обошел всю колонию, да и устных легенд ходило немало.

Сингапур похож на Джорджтаун на моем острове Пенанг. Громадный зеленый газон у берега моря, а вокруг него — колоннады административных зданий. Только там все больше, намного больше Пенанга, и колонны не белого, а серого камня — как в Лондоне, и еще над ними высятся купола с ротондами. Спокойная мощь просвещенной власти.

В день приезда этого человека в Сингапур стояла непривычная жара, что очень скоро почувствовали тысячи местных жителей, собравшихся на зеленом паданге за морскими канатами. И сотни европейцев, стоявших там же, но в отдельном загоне. А были еще избранные, которых выстроили под рифленым, из оцинкованного железа, навесом пристани. Солнце ползло все выше, прошло полчаса, час. И постепенно стало понятно, что лучшие платья дам, их зонтики, шляпки, увенчанные гроздьями целлулоидных фруктов, у мужчин — белые парадные шлемы с ремешком на подбородке или под губой, белые накрахмаленные гимнастерки, сверкающие золотом пуговицы, ордена и сабли в ножнах, — все раскаляется или превращается в мокрые тряпки под этой железной крышей. Бежать из-под которой было уже поздно, и некуда, потому что на паданге было не лучше.

Потом кто-то умный понял, что если не убрать под ближайшее дерево военный оркестр, в полном составе выстроившийся прямо под этим огромным и беспощадным солнцем, то музыки не будет.

Оркестранты, впрочем, бегом бросились обратно, на свое место, когда кто-то в мегафон закричал, что «Мантуя» пересекает сингапурскую гавань.

Шеи вытянулись, глаза начали пытаться среди сияющей и дрожащей голубизны рассмотреть белые усы, расходящиеся от носа корабля.

И тут над головами послышалось безобидное сначала тарахтенье — а потом резкий и высокий рев. Понтоны двух гидропланов, подвешенные под их крыльями, чуть не срезали британские флаги с мачт приближавшейся «Мантуи». А потом эти машины сделали разворот, с нарастающим воем прошли над шлюпкой, которая шла к пристани, и почти сели затем на дышащие жаром цинк и железо крыши. И исчезли в раскаленном небе. «Воздушный салют» — так назвали эту опасную забаву местные журналисты.

Но тут ахнул другой, артиллерийский салют — двадцать один залп над истомленным падангом, а потом зазвенел и марш, с большим барабаном и колокольчиками. И под эти звуки высокий, сутулый человек с умным, бесконечно умным лицом пожимал руки и улыбался замученным жарой лицам.

Так в колонии начался новый век, все знали, что он придет, все ждали перемен и боялись их.

И — что поразительно: все, кто был на этой встрече (я тоже получила приглашение, но была не в том состоянии, чтобы куда-то ехать), говорили в один голос: они не жалели ни о какой жаре, ведь они увидели его так близко. Дважды губернатора (у нас — третье его назначение), ученого, автора книг о китайской поэзии и попросту стихов на китайском, легендарного администратора и просто личность такого обаяния, что, однажды встретившись с ним, невозможно его забыть.

Когда на стенах здешних кабинетов появился его фотографический портрет, люди долго и молча всматривались в эти ордена, эполеты и аксельбанты, в резкие черты, в это удивительное лицо с тонким орлиным носом. И им чудился шелест рыцарских знамен и лязг кирас времен горбатого короля Ричарда или длинноволосого короля Чарльза. А главное — глаза, о, какие у него глаза!

И вот сейчас я смотрела в эти бледно-серые глаза среди сеточки мелких морщинок; они, казалось, смеются и плачут одновременно. И мне тоже хотелось смеяться и плакать.

Но, конечно, он шел ко мне не один, их было двое — он и дама с ехидным выражением лица. Никаких орденов и аксельбантов, казалось, оба, в чем-то легком и удобном, только что поднялись на эту веранду с пляжа где-то на Средиземном море, расслабленные и отдохнувшие.

— Добро пожаловать — или, если угодно, приди в «Каркозу», о, приди в «Каркозу», — произнес знакомый мне уже по подслушанным словам чуть задыхающийся голос. — А кончается этот стих и подавно загадочно: «а дальше башни Кара Козы вздымались позади Луны». До сих пор пытаюсь это себе представить — позади Луны? Сложно, я бы сказал, госпожа де Соза.

— Кара Коза? Ах, значит, название — «Каркоза» — означает всего лишь «дорогой дом»? — с неожиданной для себя легкостью ответила я.

— Резиденцию строил один из наших предшественников, Фрэнк Суэтгенхэм, — сказала дама, ведя нас к самому мягкому из диванов. — Он и назвал ее этим декадентским образом. Вместе с двумя личностями сомнительных занятий — Оскаром Уайлдом и, хуже того, Обри Бердслеем, он выпустил некую книгу, в которой, кроме весьма завлекательных рисунков, есть и некая поэма. Вот это название, та самая Каркоза — оттуда, из поэмы. Я мысленно решила привезти эту книгу из Лондона как образец британского культурного наследия и показывать избранным гостям иллюстрации из нее.

— А почему вы не потребовали себе чего-нибудь прохладительного? — поспешно перебил ее, склонив набок узкую голову с громадным лбом, человек с серыми глазами.

— Может быть, сока… — отважилась я.

— Сейчас они будут искать какую-нибудь жестянку из Америки, — подала реплику дама.

— Кстати, — чуть наклонился ко мне ее супруг, сияя глазами, — скоро у нас на столе будет свежая клубника. Мы осваиваем Камеронские холмы неподалеку отсюда, и там, на высоте, ее можно выращивать.

— Этот замечательный человек имеет в виду, что и у вас тоже она будет на столе, — задумчиво поправила его дама. — И вообще у всех здешних подданных короны.