Читать книгу - "Оскар за убойную роль - Анна и Сергей Литвиновы"

Все камеры (как доложил полковнику лейтенант, когда они снова вышли на улицу) были той же конструкции, что и дома у Валерия Петровича. Установили их примерно тогда же, когда у него. Все они – как и та, которая обнаружилась дома у полковника, – в данный момент не работали. Но каждая из них, судя по разряженности блока питания, включались на запись примерно на два-три часа. А та, что была нацелена на Танюшкину постель, – дольше всех: около пяти часов.

* * *

– Ми-илый! Тебе было хорошо?

Вопрос, неизбежный в своей глупости и предсказуемости.

– Это было что-то!

«В общем-то я не совсем и вру…»

Он потрепал ее по волосам, потом рука скользнула на шею, плечо, поползла ниже… Девушка под его прикосновениями выгнула спину, откинула голову, замурлыкала. Почему бабы ведут себя, словно кошки? И обожают, когда им чешут за ушком?

Он ласково пощекотал ее ухо, прошептал:

– Ты моя Мурочка, кошечка-кошурочка…

– А ты… ты мой барс! – благодарно вскинулась она. – Нет, даже не барс, а лев, царь зверей!

Он поморщился: в темноте, за закрытыми портьерами, она его гримасы все равно не увидит. Ах, как это «ново»: лев, царь зверей. В какой раз он это слышит? В пятидесятый? В тысячный? Бабы – они такие банальные. Хоть бы одна придумала что-то новое…

– Ты меня любишь?

О господи. Иногда хочется специально стать депутатом Думы, чтобы издать закон, под страхом смерти запрещающий девкам задавать этот вопрос – особенно в постели, после секса, когда мужик умиротворен и расслаблен…

– Конечно, люблю, моя милая (чмок-чмок), моя сладенькая (чмок-чмок), моя пушишечка!

– Больше, чем эту выдру?

Тоже неизбежно. Ну, любят бабы, чтобы перед ними оправдывались, чтоб уверяли в их собственной исключительности-неповторимости, и ничего с этим не поделаешь.

– Лапуля, ну сколько можно! Я же все тебе объяснил!

«Сейчас, по законам жанра, будет говорить о той, другой».

– Она трахается небось хорошо… Еще бы, с ее-то опытом! На ней пробу негде ставить!

– Котеночек! Ну, пожалуйста, не мучай меня!

– И еще врет, что у нее сиськи настоящие! Будто не видно, что там сплошной силикон!

Тут в голосе нужна твердость:

– Девочка моя, ну что ты горячишься? Ты же знаешь, что для меня самая лучшая женщина – это ты. И твоя грудь – самая прекрасная в мире! Божественная, неповторимая!

Ласково коснуться груди, аккуратно провести пальцем по соску, чтоб он вздрогнул, напрягся… Последует второй раунд? Нет. Девка скидывает его руку. И ведь какая настырная! Никак у нее соперница из головы не идет.

– Вот и я говорю, что никакие у нее сиськи. Сплошная декорация. А при этом строит из себя принцессу Стефанию… Будто я не знаю, что она с Теплицыным спит.

Ну, разговор теперь пошел бесконечный. Ничего не поделаешь, с бабами нужно терпение и тщательно сыгранное любопытство.

– А кто такой Теплицын?

– Начальник наш. Она для него – скорая помощь, сервис по первому свистку. Приспичило ему – сразу жмет на селектор, и она к нему мчится. Двери на замок – и пошло производственное совещание…

– Ну, многие девушки спят с начальниками.

Нет, это он сказал зря – партнерша сразу взвилась:

– Но я же не сплю!!

Тут уж нужно улещивать:

– А тебе-то зачем?! Ты же у меня не только красавица, но еще и умница! А с начальниками спят дуры.

– А я у тебя умная?..

Ну, слава всевышнему. Наконец-то.

– О, лапочка, ты у меня не просто умная. Ты у меня – редчайшее сочетание. И острый ум, и неземная красота.

Он всегда удивлялся, когда бабы искренне принимали эту сентенцию на свой счет: верили и млели. Вот и эта размякла, тут же начала выдавать встречные комплименты:

– А ты у меня… ты… гремучая смесь. Бисмарк и Иглесиас. Сократ и Том Круз. Монтень и Рассел Кроу!

Даже странно, что глупая девка знает про Бисмарка и прочих Сократов…

– Да, я – гремучий. Я – мощный и страшный. Я – злой. И я сейчас тебя растерзаю!

Он навалился на ее податливое тело, сдавил губы жестким поцелуем… Она страстно застонала и подалась ему навстречу.

* * *

Дверь в квартиру Макса Таня открыла своим ключом. Уличной обуви на коврике не было, и свет в прихожей не горел, но Таня не сомневалась, что Макс дома. Уже изучила своего друга, как облупленного: едва он возвращается, первым делом протирает ботинки и убирает в шкаф. А свет в коридоре тушит потому, что яркие лампы его раздражают, да и электричество зачем зря жечь?

«Макс!» – уже приготовилась крикнуть Таня, но промолчала. Вдруг вспомнила, как дня три назад так же, без звонка, явилась, прямо с порога позвала, а Макс, бедняга, в ванной сидел и выскочил оттуда перепуганный, встрепанный, в распахнутом халате на мокрое тело… Потом ей же и пришлось мокрые следы на полу затирать.

Таня скинула туфли (коврик для уличной обуви проигнорировала, бросила прямо на паркете – это ведь Макс помешан на чистоте, а не она, вот пусть сам и убирает). Легкую ветровку швырнула на комод, а сумочку, наоборот, повесила на крючок вешалки для верхней одежды. Улыбнулась: Макс наверняка начнет ворчать, что «от нее один убыток и беспорядок». Ну и пусть ворчит – во-первых, его претензии всегда милы и беззлобны, а во-вторых, она, как беременная, имеет полное право на непредсказуемость и капризы. И, в-третьих, почему-то от предвкушения Максовой ворчни на душе становилось так легко, что все ее неприятности стирались, забывались, уплывали…

В квартире – тихо-тихо. Впрочем, это еще ничего не значит. У Макса в доме – свои примочки и свои понятия о комфорте. И звукоизоляция между комнатами в его квартире, как в бункере, – он специально заделывал щели и ставил какие-то особые двери. Чтобы, как объяснял, в одной комнате гости могли песни орать, а в другой он спал без задних ног…

Таня Максову страсть к тишине всегда считала дурью, но сейчас оценила: «С учетом грудного ребенка звукоизоляция совсем не помешает. Красотища: я сплю и даже не слышу, как папаша скандалиста-младенца улещивает!»

Она прошлепала в кухню – как обычно, идеальная чистота. Раковина сияет, стол пуст и блестит – так и хочется достать из холодильника колбасу и начать ее резать прямо на аккуратненькой клеенке… Впрочем, ладно уж, пощадим. Пусть Макс колбасу для нее режет на дощечке, а потом выкладывает на блестящую, кристально чистую тарелочку…