Читать книгу - "Взрывное лето. Сюита для убийцы - Марина Серова"

Через полчаса нашей увлекательной беседы я прокляла все на свете. Отвечая на мои подробные обоснованные вопросы, он на короткое время спускался с небес и ронял короткие «да», «нет», «не знаю» или вовсе отделывался пожатием плеч. С неимоверным трудом мне удалось выяснить, что, проработав в оркестре почти четыре года, Олег был знаком только с дирижером и концертмейстером первых скрипок. Еще он знал о существовании Ольги Хорошевской и несколько раз замечал ударника Корецкого, который произвел на него впечатление, однажды исполнив джазовые импровизации на тему арии Жермона из «Травиаты». Все. Про Медведева и Савченко, о которых я спросила просто для проверки, он не слыхал никогда и не имел представления, кто это такие. О том, что вместе с ним все это время в оркестре работает флейтистка Дарьялова, он тоже узнал от меня.

Возможно, мысль о наличии других оркестрантов уже посещала его голову. Как она туда забрела, не представляю, наверное, он просто услышал однажды звучание трубы или контрабаса. Поэтому, будучи в известной мере джентльменом – а по филармоническим слухам, все альтисты подсознательно считают себя таковыми, – Верников поверил мне на слово, что всего на сцене во время концерта сидят с инструментами, как правило, человек сорок.

Одним словом, расспрашивать его об оркестрантах и их взаимоотношениях с дирижером было совершенно бессмысленно. Сам он к Князеву претензий не имел, поскольку тот не слишком мешал ему заниматься композицией. И как дирижер, Князев был на достаточно высоком профессиональном уровне и его, Олега, качеством своей работы не слишком раздражал. Естественно, достойным сожаления был тот факт, что Кирилл Васильевич не проявлял никакого интереса к сочинениям Верникова. Но, как известно, «нет пророка в своем отечестве», и Олег, как всякий настоящий гений, понимал, что его творчество будет понято и оценено только через века, поэтому относился к своей непризнанности философски.

– Ну, хорошо, – потеряла я терпение, – вы сами говорите, что после концерта сразу закрылись в вашей комнате и работали. Сколько прошло времени, вы не помните, когда вернулись домой, не помните… Ладно, я уже и с этим согласна. Но ведь ваша каморка через стенку с дирижерским кабинетом! Как можно было совсем ничего не услышать?

– Понимаете, Таня, – Олег говорил тихо, глядя куда-то вдаль, поверх моего правого плеча. – Когда пишешь музыку, нужна полная сосредоточенность, я бы сказал, самопогруженность. А там, в соседнем кабинете, постоянно свары какие-то были, я научился не замечать. Как бы отключаться от всего земного…

Да уж, что-что, а отключаться этот уникум научился потрясающе. Другому бы для этого недельный запой понадобился, а Верников умудрялся простенько так: взял в руки карандаш, лист нотной бумаги, и все… никого нет дома.

– Послушайте, Олег, это ведь уже не просто свара была, там драка, убийство, в конце концов, произошло! Неужели вы так ничего и не слышали?

– Убийство? – казалось, удивился Верников.

Я сжала зубы и постаралась взять себя в руки. Иначе сейчас в этих же стенах произойдет второе убийство. Точно, пришибу этого идиота и пойду сдаваться Мельникову.

– А, да, – он все-таки вспомнил, что об убийстве ему кто-то говорил… – Но я ничего не слышал. Мне в этот вечер писалось как-то необычно. Знаете, как-то очень быстро. Все связывалось, просто целыми фразами писал, словно мне кто на ухо нашептывал. Это редко бывает. В тот вечер я очень много сделал.

– А вы можете показать мне то, что сочинили тогда? У вас записи сохранились? – Может быть, этот гений, окунувшись в свое творчество, хоть что-нибудь дельное вспомнит?

– Вы хотите ноты посмотреть? – Он встал.

– Нет, ноты мне показывать бессмысленно. Если нетрудно, сыграйте.

– Я сейчас, – Олег быстро вышел.

Через минуту он вернулся с тонкой пачкой нот и инструментом. Спокойно достал из кладовки складной пюпитр, несколькими экономными движениями собрал его, установил посреди кабинета. Порылся в листочках, которые принес с собой, расставил их на пюпитре по какому-то только ему ведомому порядку. Все это молча, деловито, не обращая на меня никакого внимания. Господи, и что такая девушка, как Ольга, могла найти в нем! Верников взял альт, быстро подстроил его и обернулся ко мне:

– Только здесь не все закончено. Над гармонией поработать надо, кое-где нет связок. Это, собственно, отрывки, я даже не знаю пока, во что они сложатся…

– Мое музыкальное образование ограничивается редкими уроками пения в школе. Меня даже из общего хора выгнали за минусовые способности, так что не волнуйтесь. Несвязанных знаков и неподобранных гармоний я просто не замечу, – нетерпеливо сказала я.

Он неожиданно смущенно улыбнулся и кивнул. Секунду смычок неподвижно парил над струнами, потом Олег заиграл, с извиняющейся улыбкой поднимая на меня глаза каждый раз, когда переходил от одного отрывка к другому. Я слушала завороженно, боясь пошевелиться. Да, я действительно не самый крупный специалист в области музыки. Скажем так, отличить фа-диез от соль-бемоля я бы не смогла даже ради спасения собственной жизни. И пусть то, что играл Олег, было всего лишь набросками… Но при всем при этом я сейчас слышала… У меня просто нет слов, чтобы объяснить, что же именно я слышала. Все-таки точно, есть в этих альтистах что-то дьявольское.

Верников опустил смычок, посмотрел на меня спокойно, без ожидания похвалы, вообще не интересуясь моим мнением. Попросили его сыграть, он сыграл. Еще вопросы будут?

– Олег, – голос мой зазвучал, на удивление, хрипло, пришлось откашляться, – а еще раз можно?

Он не удивился, ничего не спросил, просто снова поднял смычок и заиграл.

Я во второй раз прослушала незаконченную сюиту «Убийство в соседней комнате». Потом попросила Верникова взять ноты и сесть рядом со мной на диван.

– Извините меня, может, я ошибаюсь, – мягко начала я, – но ваша музыка вызвала у меня некие… ассоциации. Где у вас самое начало? Посмотрите это место. Правда, похоже на разговор двух людей? И разговор довольно напряженный.

Олег склонился над нотами, мурлыкая себе под нос и отбивая ритм пальцем. Поморщился, не вставая с дивана, дотянулся до стола, взял карандаш и, подумав несколько секунд, что-то поправил. Снова задумался.

– Олег, – окликнула я его. – Так что вы скажете, я права?

– Да, действительно, тут явный диалог… э-э, Таня, – он явно с трудом вспомнил мое имя, тут же снова уткнулся в ноты и забормотал: – Экспозицию надо немного расширить. Крещендо здесь, пожалуй, не пойдет, это попозже, а вот если что-то вроде эха… Или резко уйти в другую тональность…

Олег снова поднял голову и уставился сквозь меня в пространство, губы его продолжали шевелиться. Это безобразие необходимо было немедленно прекратить. Я резко положила руку ему на плечо и встряхнула.

– Отложите пока работу. Давайте посмотрим, что у вас дальше.

– А дальше как раз крещендо, – с готовностью откликнулся он. – Нарастание напряжения.