Читать книгу - "Фестиваль для южного города - Чингиз Абдуллаев"

Когда мы подходили в дверям, Мовсани сунул руки в карманы. Ядумаю, что там был пульт, с помощью которого он включал свою аппаратуру. Дверьбыла закрыта, и я видел, как он удивился. Что было потом, вы уже знаете.Мовсани оказался единственным человеком вне подозрений. Но я ведь эксперт попреступности и могу засвидетельствовать, что, когда мы вбежали в спальню, наполу находился убитый человек, кровь которого уже высохла и превратилась втемную корочку. Так не бывает, когда человека убивают несколько секунд назад.Это была ошибка Мовсани.

– Но зачем? Зачем господину Мовсани убивать этогожурналиста? – не выдержал Слейтер. – У вас опять какие-то дикиетеории, господин Дронго.

– Это не теории. Я полагаю, что Питер Зегер сумел точновыяснить, что режиссер Хусейн Мовсани является вымышленной фигурой вкинематографическом мире. Конечно, он снимал свои фильмы и даже получал премиив номинациях за картины, снятые в молодые годы. Но все это давно прошло. Чтобыпривлечь к себе внимание, ему нужен был статус обреченного изгнанника, а здесьему очень помог один из высших священнослужителей Ирана, который оказалсяличным врагом их семьи. В ответ на фильм он объявил свою фетву и назначилнаграду в два миллиона долларов. Но в иранском руководстве отлично сознавали,что второй приговор творческому деятелю, да еще с подобной наградой,окончательно подорвет все шансы Ирана считаться цивилизованным государством.Отменить фетву, вынесенную Салману Рушди, они не могли, ведь ее вынес самоснователь государства Аятолла Хомейни. А вот отменить фетву в отношенииХусейна Мовсани они могли, что и сделали, заодно отменив и награду за егоголову. Именно этим объясняется такая смелость нашего друга, решившего приехатьна фестиваль в южный город. И его решение – остаться здесь, несмотря на двавыстрела из обреза Рагима Велиева, который наверняка не связан ни с какимиспецслужбами, а действовал только в силу своего темного подсознания. Мовсанидавно готов был к сотрудничеству со своей бывшей родиной и требовал полнойотмены всех возможных санкций против него.

– Это неправда! – закричал Мовсани.

– Это правда, – произнес женский голос. Все повернулисьв ту сторону, откуда он раздался. На пороге стояла Сада Анвар. Она стерлакосметику и как будто сразу постарела на несколько лет. Увидев ее, Мовсанизамер, не решаясь больше ничего сказать.

– У вас нет доказательств, – рассудительно сказалкто-то из высоких чиновников. – Все это ваши измышления, которые неявляются доказательствами.

– Вы не имеете права обвинять нашего гражданина, базируясьтолько на показаниях вот этой особы, – показал в сторону Сады Анварподнявшийся с места Слейтер. – Я думаю, госпожа Анвар, что наши изданияеще рассмотрят вопрос о сотрудничестве с вами. Если вы можете безосновательнообвинять нашего гражданина в совершении тяжкого преступления, то должны будетеответить за это в английском суде. Помните об этом.

– У меня есть доказательство, – сказал Дронго, доставаядиктофон. – Дело в том, что Зегер, пришедший на интервью с Мовсани, долженбыл выключить свой диктофон, так как никакого интервью, собственно, и не было.Ведь они говорили совсем о другом. Но Зегер записал этот разговор на второйдиктофон, и теперь все могут его услышать.

Он достал записывающее устройство и включил его. Зазвучалголос Питера Зегера:

– А теперь, господин Мовсани, мы побеседуем об интересующихнас вопросах. Если разрешите, я начну с главного...

– Хватит, – закричал Мовсани, вскакивая со своегоместа, – никто не давал вам права надо мной издеваться! Да, это я егоубил. Он все пытался вытащить из меня все эти подробности отмененной фетвы. Емурассказали об этом, и он собирался обо всем напечатать. Это я его убил. И убьюкаждого, кто попытается меня обвинять. Хватит надо мной издеваться.

Дронго заметил, как переглянулись Слейтер и Хитченс.

– Господин прокурор, – обратился Дронго кприсутствующему в зале заместителю прокурора республики, – насколько я знаю,у господина Мовсани нет дипломатического паспорта. У него паспорт гражданинаВеликобритании. И на этом основании вы можете его временно задержать, а затемпосле решения суда предъявить ему обвинение в убийстве немецкого гражданинаПитера Зегера.

– Мы потребуем депортации нашего гражданина народину! – сразу крикнул Слейтер. – Он может отбывать наказание и внашей стране, согласно договоренностям между нашими странами.

Что-то крикнул немецкий дипломат. Все поднялись, закричаводновременно. Хитченс с каким-то необыкновенным презрением смотрел на Мовсани,словно спрашивая, каким образом ему могли доверить миссию по охране такогоничтожества. Зема протиснулась к Дронго.

– Получается, что он убийца, – торопливо произнеслаона, – какой ужас. Даже не представляю, что теперь напишут наши газеты!

Дронго держал в руках диктофон. Неожиданно наступила тишина.Все слушали хриплый шорох, раздававшийся из записывающего устройства. Конечно,Зегер все отключил и ничего не записал. Но после признания Мовсани это уже не имелоровным счетом никакого значения. Хриплый шум пустой магнитофонной ленты звучалприговором режиссеру Мовсани.