Читать книгу - "Китаец - Хеннинг Манкелль"

Близилась полночь. Сегодня он ждал двух посетителей. Ему нравилось приглашать тех, кто чего-то от него хотел, и вообще тех, с кем желал встретиться, к себе в контору посреди ночи или на рассвете. Распоряжаясь временем, он имел преимущество. В холодном кабинете в ранний рассветный час легче добиться желаемого.

Я Жу смотрел на мерцающий огнями город. В 1967-м, в самое бурное время культурной революции, он родился на свет в больнице, где-то там, среди огней. Отца рядом не было, поскольку его, университетского преподавателя, подхватила волна хунвейбиновских чисток и забросила на село, пасти крестьянских свиней. Я Жу никогда его не видел. Отец исчез, никто больше о нем не слыхал. Позднее Я Жу посылал кой-кого из ближайших своих сотрудников в те места, куда, по слухам, отправили его отца. Безрезультатно, там его отца не помнили. И в сумбурных архивах тех лет никаких следов не нашлось. Отца Я Жу поглотила огромная политическая волна, которую Мао выпустил на свободу.

Тяжкое время для его матери — одна с сыном и старшей дочерью Хун. Его первые в жизни воспоминания — плачущая мать. Смутные воспоминания, но сохранившиеся на всю жизнь. Позднее, в начале 1980-х, их положение улучшилось, мать снова стала преподавать теоретическую физику в одном из пекинских университетов, а он немного разобрался в хаосе, царившем, когда он родился. Мао пытался создать новую Вселенную. Точно так же, как возникла вселенная, новый Китай должен был явиться из бурного переворота, затеянного Мао.

Я Жу рано сообразил, что успех себе можно обеспечить, только умея истолковать, какова позиция власти в том или ином случае. Тот, кто не понимает разнообразных тенденций политической и экономической жизни, никогда не поднимется на такой уровень, как он сейчас.

Но я поднялся, думал Я Жу. Когда в Китае начали отпускать рынок на свободу, я был готов. Я один из тех котов, о которых говорил Дэн: дескать, не все ли равно, черные они или серые, лишь бы ловили мышей. Сейчас я один из самых богатых людей своего поколения. Я застраховал себя хорошими связями в самых глубинах нынешнего Запретного города, где царствует самое ядро коммунистической партии. Я оплачиваю их заграничные поездки и привожу модельеров для их жен. Я устраиваю их детям хорошие места в американских университетах и строю дома их родителям. А взамен имею свободу.

Он оборвал поток своих размышлений, взглянул на часы. Вот-вот пробьет полночь. Скоро приедет первый посетитель. Он подошел к столу, нажал клавишу интеркома. Госпожа Шэнь ответила сразу же.

— Я жду гостью, примерно через десять минут. Пусть подождет полчаса. Потом я позвоню и приглашу ее зайти.

Я Жу сел за письменный стол, который, уходя, всегда оставлял пустым. Каждый новый день нужно начинать с чистого стола, где могут расположиться новые задачи.

Сейчас там лежала старая, затрепанная книга в латаном-перелатаном переплете. Порой Я Жу думал, что надо бы заказать хорошему мастеру новый переплет для рассыпающейся книги. Но в конце концов решил сохранить ее такой, какова она есть. Хотя переплет порвался, а страницы стали рыхлыми и тонкими, содержание книги не пострадало за долгие годы, минувшие с тех пор, как ее написали.

Он бережно отодвинул книгу и надавил на кнопку под столешницей. Из стола с тихим жужжанием поднялся компьютерный монитор. Я Жу нажал несколько клавиш и увидел на освещенном экране свое генеалогическое древо. Много времени и денег потрачено, чтобы составить это ветвистое древо, представлявшее его семью, по крайней мере часть сведений была установлена вполне надежно. В бурной и кровавой истории Китая погибли не только огромные культурные сокровища. Куда хуже, что пропало очень много архивов. В древе зияли пробелы, которые Я Жу никогда не сможет восстановить.

И все же самые важные имена здесь есть. В первую очередь имя человека, который написал дневник, лежащий у него на столе.

Я Жу искал дом, где его предок сидел со своей стеариновой свечой. Но дом не сохранился. Там, где некогда жил Ван Сань, сейчас пролегала сеть автомобильных дорог.

В дневнике Сань писал, что его слова предназначены ветру и его детям. Что он имел в виду, говоря, что ветер прочтет, Я Жу так и не понял. Вероятно, в глубине души Сань был романтиком, несмотря на жестокую жизнь, какую был вынужден прожить, и жажду мести, никогда его не оставлявшую. Но у него были дети, прежде всего сын по имени Го Сы. Родился Го Сы в 1882-м. Он принадлежал к числу первых руководителей компартии и погиб во время войны Китая с Японией.

Я Жу часто думал, что дневник Саня предназначался именно ему. Хотя больше ста лет отделяли возникновение дневника от этого вечера, Сань, казалось, обращался прямо к нему. Ненависть, обуревавшая предка, теперь жила в нем. Сань, затем Го Сы и, наконец, он сам.

Существовала фотография Го Сы, сделанная в начале 1930-х где-то в горах: Го Сы стоит в группе мужчин. Я Жу отсканировал снимок к себе в компьютер. Глядя на фотографию, он думал, что очень приблизился к Го Сы. Тот стоял прямо позади улыбающегося человека с бородавкой на подбородке. Он был так близок к абсолютной власти, думал Я Жу. И я, его родич, достиг такой же близости к власти.

Интерком на столе тихонько зажужжал. Госпожа Шэнь деликатно сообщала о прибытии первой посетительницы. Пусть подождет. Когда-то давно он читал об одном политическом лидере, который довел до совершенства классификацию своих друзей и врагов, назначив каждому свой срок ожидания. Они могли сравнить, кто сколько ждал, и таким образом определить степень благоволения высокой особы.

Я Жу выключил компьютер, и тот с легким жужжанием опять ушел в стол. Из графина налил себе стакан воды. Стакан был итальянский, изготовленный специально для него на фабрике, которой он владел через одну из своих подставных фирм.

Вода и нефть, думал он. Я окружаю себя жидкостями. Сегодня вода, завтра, быть может, права на воду рек и озер.

Он снова подошел к окну. В эту пору ночи огни уже гаснут. Скоро останутся только уличные фонари да освещение общественных зданий.

Я Жу глянул в ту сторону, где раскинулся Запретный город. Ему нравилось бывать там, навещать друзей, чьими деньгами он управлял, умножая их. Императорский трон сейчас пустует. Но власть по-прежнему обретается в древних стенах императорской столицы. Дэн как-то раз сказал, что давние императорские династии позавидовали бы власти китайской компартии. Нет на свете страны с подобным оплотом власти. Каждый пятый из живущих на свете людей зависит от решений имперских лидеров.

Я Жу знал, что судьба очень благоволит ему. И никогда об этом не забывал. Стоит счесть сей факт естественным, как мигом утратишь влиятельность и благосостояние. Он входил в круг избранных как этакий серый кардинал. Состоял в компартии, имел глубокие связи с тем узким кругом, где принимались важнейшие решения. Был им советником и все время запускал щупальца вперед, прощупывая почву — где там ловушки, а где надежные дороги.

Сегодня ему сравнялось тридцать восемь, и он сознавал, что находится в самой гуще переломной эпохи, в которую Китай вступил после культурной революции. Держава-интроверт устремит взоры вовне. Хотя в политбюро шла ожесточенная борьба касательно выбора пути, Я Жу в результате не сомневался. С пути, на который стал Китай, свернуть уже невозможно. Изо дня в день все больше его соплеменников улучшали свое положение. Хотя пропасть между городом и деревней расширялась, часть этого благосостояния просачивалась и в беднейшие слои. Будет безумием повернуть вспять. Вот почему необходимо постоянно усиливать поиски иностранных рынков сбыта и сырья.