Читать книгу - "Смертельный лабиринт - Фридрих Незнанский"

Турецкий пообещал сделать.

Затем они расселись по машинам, помахали друг другу и разъехались — каждый в свою сторону. И все это получилось легко и непринужденно, ничуть не отразившись на прекрасном настроении.

— Кажется, у нас с тобой, дорогая, на сегодня больше нет проблем, кроме…

— Кроме чего? — лукаво уточнила Марина. — Кроме того, что придется выбивать палками нашу одежду?

— Это пустяки, вытряхнем… Я за тебя боялся. Что ты могла сорваться. Но, слава богу, обошлось. А ведь он меня спросил: что, мол, предлагаешь? Я и ответил: выкинуть к такой-то матери. А ты поступила абсолютно правильно, когда заставила меня отдать ему письма. Была уверена? Или нет?

— Понимаешь, Сережка, когда встречаешься с нормальными людьми — не скрытыми мерзавцами, не хитрыми «царедворцами», начинаешь и сама думать, как они. И я очень этому рада. И за тебя — тоже. Ты у меня умный и честный, вот это главное. А остальное, Сереженька мой, приложится. Ну как арбуз с грядки в Новый год… Ведь оказалось, что даже и такое возможно, правда?

— Ага… — Он задумчиво покивал и тихонько запел в игривом ключе:

А напелась, наплясалась —

На заре ложилась спать…

Да уж как же и металась!

Только-только не ломалась

Наша старая кровать!..

Наша ста-а-арая кровать…

— Ты чего это поешь? — удивилась Марина.

— Да так, вспомнилось… Из Беранже…

— О-бал-деть… — с расстановкой произнесла Марина. — Нет, я точно решила: ничего здесь уже не поделаешь, быть тебе генералом!

— Как скажешь, дорогая, — беспечно отозвался Сергей, даже не улыбнувшись. — Не помнишь, у нас дома наберется на пару маленьких рюмочек? Или по дороге забежать?

— У нас с тобой теперь все есть. Потому что я, кажется, начинаю тебя по-настоящему узнавать… И мне все больше нравится этот процесс.

4

С отъездом Турецкого и Романовой дел прибавилось основательно. Неприступной горой они, конечно, не выглядели, но что-то похожее на то ощущалось. Сергей мог теперь только забрасывать Марину по утрам в Останкино и мчался сам на Большую Дмитровку, где в кабинете Турецкого у них был штаб и куда свозились все вновь добытые материалы, а вечерами снова летел на студию, чтобы забрать Марину и отвезти домой.

Умница Марина сумела составить список людей, посещавших за последние полгода жилье Морозова. Но, сделав одно, ей пришлось окунуться и в дальнейшую помощь расследованию — как бы уже на общественных началах. То есть следовало тактично и настойчиво уговорить перечисленных лиц «откатать» специально прибывшему в Останкино криминалисту свои «пальчики» — без протестов, возмущений, публичных негодований, а главное, без лишнего трепа, присущего всей журналистской и телевизионной братии. Не хватало еще, чтобы по огромному комбинату пронеслись слухи, что у всех требуют снимать отпечатки пальцев! Скандала же не избежать. Однако Марина сумела провести эту операцию достаточно быстро и без шума, за что немедленно удостоилась личной благодарности Грязнова.

Она же помогла Сергею и Виктору Кузьмину завершить работу с архивом Морозова. Правда, других значительных находок уже не сделала. Писем, о которых сообщала Морозову неизвестная пока женщина, в которой все подозревали, естественно, Зою, тоже не нашли. В общем, Марине даже понравилось участвовать в расследовании, хотя все эти дела, которые ей доверяли, были рутинными и, по правде говоря, самыми ненавистными, с точки зрения профессиональных сыщиков. Но Марина этого еще не знала и помогала с удовольствием, сказавшись на работе приболевшей. Она действительно охрипла от пыли еще в первый раз, и Гена Сапов, не зная истинной причины, а предполагая обыкновенное ОРЗ, велел ей вызвать на дом врача и немного отлежаться. Экстраординарных дел пока не предвиделось. РТВ «приходило в себя» после невосполнимой потери. А свои предложения по заменам Марина уже передала в дирекцию.

Сергей дождался наконец прибывшей из Нижнего Новгорода фотографии Зои Сергеевны Воробьевой и, захватив с собой еще несколько женских фотографий, в том числе — уже для полной чистоты эксперимента — вытащенную им из Марининого домашнего письменного стола ее фотографию, отправился на улицу Чичерина.

Правда, прежде чем принять такое решение, в смысле отправиться уже на проведение опознания, он решил все-таки посоветоваться с Грязновым. Шаг-то, что ни говори, мог оказаться рискованным.

Вячеслав Иванович задумался. Потом спросил:

— Зачем тебе это? Есть сомнения?

— Нет, я ничуть не сомневаюсь. Более того, Марина бывала у Морозова, и не раз. А два, три или больше — это к делу не относится. Консьержка ее может узнать. Но в том, что Марина там не была перед Новым годом, я абсолютно уверен.

— А если у твоей консьержки, как это нередко случается у пожилых женщин, некоторое смещение в мозгах? И она все прошлое соотносит со вчерашним днем, что тогда? Опознает? Опознает. И что мы с тобой станем делать? Телеграфировать Сане, что преступница найдена? А Марину брать под арест и начинать допрашивать? Значит, ты ей совсем не веришь, если берешь фотографию с собой. Понимаешь, Сергей Никитович, — вдруг заговорил почти официальным тоном Грязнов, — запретить я тебе не имею права. Больше того, как следователь, ты прав, отрабатывать необходимо все версии. Но чисто по-человечески… ты меня извини. Раз есть у тебя сомнение, как же ты после этого собираешься с ней, прости за прямой вопрос, спать? Или, по-твоему, одно не имеет отношения к другому?

— Вы меня поставили в трудное положение, Вячеслав Иванович, — покраснев, тоже перешел на официальные «рельсы» Климов.

— Это чем же? — насмешливо спросил Грязнов. — Тем ли, что намекнул на твою беспринципность? Так ведь каждый сам принимает свое решение. А может, ты желаешь, чтоб я за тебя его принял? Ведь ты же за этим пришел? Тогда я тебе могу ответить по-простому: пошел ты к черту со своими вопросами. И если не веришь Марине, какого дьявола таскаешь ее за собой и открываешь ей все тайны нашего расследования? Это ведь провокацией называется. А также преступным нарушением тайны следствия — с одной стороны. Или полнейшим разгильдяйством — с другой. Выбирай, что тебе больше подходит. Но и в том, и в другом случае я тебе — не товарищ. Не нравится ответ — звони Сане, я уверен, получишь еще покрепче.

— Нет, но я думал…

— Ах он, оказывается, еще и думает! Нет, Климов, возможно, я ни черта уже не понимаю в людях, но ты недостоин этой женщины.

— Ну могли ж сразу сказать!

— А тебе, значит, только этого и не хватало? Повторяю, поступай как знаешь, но я бы на месте Марины послал тебя на все четыре стороны, а может, и еще подальше.

— Хорошо, я изымаю ее фотографию из числа опознаваемых.

— Ты ей об этом расскажи. Или боишься?

— Я не боюсь, я действительно совершил ошибку. — Климов нахмурился. — Я ведь подумал не о том, что консьержка может, как вы говорите, съехать с рельс. Наоборот, я решил, что если она среди незнакомых увидит две знакомые фотографии, тем крепче будет доказательство причастности к преступлению, когда рука ее покажет именно на Зоино фото. А про другой вариант как-то не подумал, виноват.