Читать книгу - "Серенький волчок - Сергей Юрьевич Кузнецов"

– Нет, - сказала Света, - мужчины не могут хорошо гадать на таро. Это женское дело, Вадик.

– А вот ты, Маша, умеешь гадать на таро?

– К стыду своему, нет, - ответила Маша. - Но если бы я хотела выпендриться, ответила бы, что гадаю только на своей колоде, а ее оставила в Израиле.

– Кстати, об Израиле, - спросил Абросимов Машу, - У евреев есть своя магия?

– Есть, - ответила Маша, - но гоям мы о ней не рассказываем.

Майбах улыбнулся, а Маша продолжила:

– Но вот Свете, как девочка девочке, могу сказать о магических словах, отпугивающих мужчин.

– Тебе нужно отпугивать мужчин, Светка? - спросил Денис. Было бы неплохо, чтобы она раз и навсегда отпугнула Абросимова, подумал он.

Майбах совершенно неприлично переживал за друга. Светка всегда ему нравилась, но чем больше Вадим говорил о ней, тем сильнее она раздражала Дениса. Почему, в самом деле, его друг полюбил именно эту женщину - и полюбил именно так?

– То, что происходит у меня со Светой, - отвечал Абросимов, - это не любовь в привычном тебе и мне смысле слова. Это такие ворота, знаешь, the doors of perception, Джим Моррисон, Олдос Хаксли. Такая психоделия - через другого человека видишь что-то внутри себя, о чем и не подозревал. Заглядываешь на другую сторону, как мы говорили когда-то.

– Не знаю, - ответил Денис, - мне даже под кислотой не удавалось открыть в себе что-то, о чем я не подозревал. В лучшем случае, я обнаруживал то, о чем всегда знал, но временно забыл. Такое припоминание… не очень понимаю, как такое может случиться от любви к женщине.

Две недели назад Денис пришел в ГАИ за справкой о разбитом стекле своего "ниссана". Там на стене он обнаружил старый, советских времен, агитационный плакат. На одной картинке рядом с Купидоном примостился мальчик, натягивающий тетиву на луке, с горящей спичкой вместо стрелы. Сбоку стишок:

Стреляют метко оба сорванца

Знать, выросли без окрика отца,

Но если радость дарит Купидон

Стрела второго всем несет урон.

Прочитав шедевр неизвестного автора, Майбах забился в экстатическом восторге. Прямо из ГАИ он позвонил Абросимову и зачитал стихотворение:

– Радость дарит, ты слышишь, Вадим? - буйствовал Денис, к удивлению очереди. - Радость! А ты что думал? Радоваться тебе надо, слышишь?

Потом Майбах сочинил продолжение, что-то типа "Причина матерьяльного урона / Огонь. Но хуже стрелы Купидона". Впрочем, в глубине души он был уверен, что неведомый поэт прав: ему самому любовь всегда несла только радость. Рецепт был прост: Майбах никогда не позволял себе влюбляться без взаимности, ожидать от возлюбленной больше, чем она может дать, и отказывать себе в том, что могло доставить удовольствие. Он поддерживал многолетние отношения с двумя-тремя подругами - иногда звал их к себе, иногда оставался у них ночевать. Одна девушка была счастливо замужем последние три года, и Денис всегда с удовольствием расспрашивал про мужа и интересовался, когда же крестить детей. Абросимов говорил, что это все - не любовь, в лучшем случае дружеский секс. Денис не согласился.

– Нет, я их очень люблю, - объяснял он. - Даже просто люблю, без "очень". Мне прямо сейчас становится тепло от мысли, что они существуют. Поверь, каждая из моих женщин прекрасна по-своему. Они для меня - воплощение восхитительного разнообразия мира. Ты будешь смеяться, но любовь делает меня счастливым. И дарит радость - прямо как в стишке.

Именно эту радость испытывал Денис, глядя на Машу Манейлис. Ему нравился голос, мягкий и певучий, нравился легкий акцент, нравились крупные черты лица и черные вьющиеся волосы, которые она то и дело теребила. Вот и сейчас, откинувшись на спинку крутящегося стула, Майбах слушал Машину историю, больше наблюдая за тем, как шевелятся ее губы, чем вслушиваясь в слова.

А Маша рассказывала, что, когда семь лет назад приехала в Израиль, совсем не знала иврита. Первым местом ее работы стал ночной боулинг на Цомет Кирьят-Ата, где главной задачей было не столько разносить напитки, сколько отбиваться от разгоряченных игрой мужиков. Тогда-то коллега научила Машу волшебным словам лё роца, лё царих, миштара - "Не хочу, не надо, полиция". Слова не раз выручали Машу, но в их магическую силу она поверила, когда из Питера к Марику приехала старая приятельница Наташа. Через пару дней она решила съездить в Иерусалим - скорее туристкой, чем паломницей. Город так потряс ее, что она заблудилась - по счастью, в еврейской части Старого Города. Какой-то старый хрен, у которого она спросила дорогу к Стене Плача, увязался за ней, предлагая beautiful night of sex. Наташка сначала вежливо ответила "no, thank you", потом сказала "you are old dirty pig", потом прибавила "fuck off, asshole" - но слова будто падали в бездонный колодец, не вызывая даже ряби на лоснящемся лице непрошеного спутника, бубнившего про найт оф секс, будто других слов и не знал. Потом уже девушки шутили, что, может, его запас английского в самом деле ограничивался фразой про бьютифул найт, но тогда Наташке было не до шуток и наконец, уже на площади перед Стеной Плача, пустынной в это время суток, она в отчаянии вспомнила хоть что-то на иврите. Лё роца, лё царих, миштара, - сказала она и человек исчез. Обернувшись, Наташка не увидела даже спины, будто он растворился в воздухе. Никакой страх перед полицией не мог объяснить такого стремительного исчезновения. Ничто его не объясняло, и, значит, три слова были магическим заклинанием, от которого рассасывались демоны похоти. По крайней мере - демоны еврейской похоти около Стены Плача.

– А это были первые слова, которые ты выучила в Израиле? - спросил Иван.

– Нет, - ответила Маша, - первым словом было масриах.

– Что это значит?

– Воняет, - пояснила Маша и вспомнила ряды караванов-времянок, в одном из которых жила по приезде в Израиль. - В караване была такая вонища.

И она сморщилась, зажимая нос над чашкой чая "Липтон".

Так проходило время - в байках, слезах и анекдотах. Информация в газетах устаревала быстрее, чем их успевали купить, телевизору никто не верил, и выяснилось, что единственный надежный источник - никому не известная еще месяц назад лента новостей РосБизнесКонсалтинга в Интернете.

В один из этих суматошных дней Маша отозвала Свету в сторонку и спросила:

– Послушай, а твоя Вика может найти какую-нибудь вещь, если тот, кто ее спрятал, уже умер?

– Конечно, - ответила Света, - почему нет? Ведь и мертвые, и живые существуют в одном и том же сакральном пространстве - надо просто уметь в него войти.

– Понятно, - кивнула Маша, не слишком верившая в сакральные пространства. - А можно мы с Лизой Парфеновой к твоей Вике сходим?

– Без проблем, - сказала Света, доставая мобильный. - Мы же сестры с Лизой, как я могу ей не помочь? Позвоню сейчас Вике и запишу вас.

– Погоди, - удержала ее Маша. - Я ее спрошу сначала.

Эту неделю Лиза едва ли не единственная продолжала работать. Когда-то она в шутку говорила, что финансиста кормят ноги - как волка и проститутку. Высокая, худая, она ветром проносилась по офису, подписывала бумаги и снова исчезала. Как отмечал еще Питкунов, ноги у Лизы были красивые, но последнюю неделю что-то болели вены, и вообще хотелось лечь и отдохнуть, но как раз этого и нельзя: надо спешить заработать хотя бы часть этих страшных тридцати тысяч. Лиза не появлялась у мамы, не отрывала мобильного от уха, назначала деловые встречи и отклоняла все приглашения на ужин от друзей-мужчин, какой тут ужин, не говоря уж об остальном, когда она спит по три-четыре часа в день! Она говорила себе, что должна смириться с мыслью, что тридцать тысяч долларов исчезли навсегда, словно их и не было, - и потому предложение Маши сходить к ведьме, "или, если угодно, экстрасенсу", изрядно ее развеселило.