Читать книгу - "Потерянные души - Поппи З. Брайт"

– ПРОСЫПАЙСЯ! ПРИЕХАЛИ! – Впечатление было такое, что оглушительный голос гремит прямо в мозгах у Никто.

Он открыл глаза и растерянно заморгал.

– Я не спал.

Ночью Зиллах положил ему на язык еще одну марочку с нью-йоркским «распятием», и Никто уже окончательно перестал понимать, где он, с кем он и почему он вообще об этом задумывается. Он бродил по запутанным коридорам своего взвихренного сознания, безнадежно запутавшись в их сплетениях и не в силах отыскать дорогу назад, к знакомым голосам, которые он еще слышал – но смутно, едва различимо – и которые спорили и смеялись где-то вовне, и его тело дергалось и дрожало, как скелетик на ниточке.

Хотя, может быть, он и спал. Потому что ему точно снились какие-то странные сны. Ему снилось, что он пьет кровь из горячей бьющейся вены и вена пульсирует все слабее – в ритме обескровленного умирающего сердца. Ему снилось, что он вытирает свои испачканные кровью руки о лицо Зиллаха, а потом слизывает кровь с его ресниц, пьет кровь с губ Зиллаха, и от этого она кажется еще слаще. Ему снилось, что Молоха с Твигом буквально купаются в крови, размазывают кровь друг другу по волосам, катаются в ней полуголые, и их бледная кожа становится липко-красной. Но откуда взялось столько крови?

Это все потому, что у тебя зубы неострые, – прошелестел голос у него в голове. – Потому что ты не прокусывал кожу, а рвал ее зубами. Неужели ты не помнишь, как ты изодрал его горло в клочья, пока не добрался до крови?! Неужели не помнишь, как Зиллах вгрызался ему в пах, словно безумный любовник-садист?

Никто постарался закрыться от этого голоса. Но он не мог забыть музыку криков, которая захлебнулась в тихих испуганных всхлипах боли и умолкла уже навсегда. Ему снилось, что он стоит у какой-то пересохшей колонки, у влажной бетонной трубы, забитой сорной травой и придорожным мусором. Была глухая ночь, рядом не было ни единого фонаря, но Никто видел и в темноте. Что это было? Обострение восприятия под действием кислоты, или в нем вдруг открылись таланты, о которых он даже не подозревал? На плече он держал чье-то обмякшее тело, все перепачканное в крови, с кожей, которая стала еще бледнее, чем раньше.

– Оставь его здесь, – сказал Зиллах, и Никто запихал тело подальше в трубу. Уже уходя, он оглянулся и увидел прядь белых волос, выбивавшихся из-под синей банданы. Прядь, пропитанную алой кровью… и на мгновение Никто застыл, пораженный. То, что случилось… это было чудовищно. Не то, что случилось, – поправил его голос, шепчуший в голове, – а то, что ты сделал. Кровь уже никогда не смоется с этих белых волос. Разве что только дождем или брызгами от проезжающих мимо машин. Теперь уже никто не вымоет эти волосы душистым шампунем и не просушит их феном. Может, какое-то время они будут расти – черные корни будут медленно прорастать сквозь холодную восковую кожу. А потом они отделятся от черепа и повылезут прядь за прядью – мертвые, как и сам Лейн.

Но это был только сон. Конечно же, сон. Потому что иначе…

– О Господи, – прошептал он, и его передернуло.

– Кто? – Молоха склонился над ним с искренне озадаченным видом. Ты помнишь, как мы разделали твоего друга, или у тебя просто похмелье? Глаза Молохи, густо подведенные черным карандашом, поблескивали в полумраке. Его дыхание пахло чем-то сладким. Это был запах из детства. Печенье с шоколадом.

– Что-то не так, малыш? – спросил Твиг с переднего сиденья.

Никто не ответил. Он сел на диване, обнял Молоху за шею и уткнулся лицом в его черный пиджак. Ткань пахла потом и сладостями, сексом и… кровью. Кровью Лейна. Никто подумал, что, наверное, он тоже весь выпачкан в этой крови: она у него на плаще, на коже, на волосах. Потому что это был никакой не сон. Все это было на самом деле. Он убил Лейна, перегрыз ему горло зубами. Ему помогли – да. Но убил Лейна все-таки он.

Они настоящие вампиры, – подумал он. – И вчера ночью ты сам подписался на жизнь в крови и убийствах. Теперь тебе уже не вернуться в мир света. Твое время отныне – ночь. – И он ответил себе: – Ну и ладно. Все что угодно, лишь бы не быть одному.

– Вроде приехали, – сказал Молоха, осторожно укладывая Никто на диван. – Да, Твиг?

– Ага. Улица Погорелой Церкви, 14. Потерянная Миля. Все как заказывали.

Потолок вагончика выгнулся и пошел рябью. Никто с трудом сфокусировал взгляд. Молоха и Твиг склонились над ним. Их осунувшиеся лица были испачканы кровью. Они улыбались. Они ждали, что будет делать Никто.

А где Зиллах? Он спал на диване – тут, совсем рядом. Его голова лежала на плаще Никто. Разноцветные пряди волос струились по черной ткани.

– Если хочешь, мы можем пойти с тобой, – сказал Молоха. – Нам нравятся музыканты.

– Нам нравишься ты. – Твиг облизал губы. – Мы нечасто встречаем таких, как ты. Которые пьют.

Никто встал на колени и посмотрел в окно. Он увидел маленький деревянный дом посреди высоких деревьев чуть в стороне от дороги. К дому вела гравиевая подъездная дорожка. Интересно, а Дух сейчас дома? Спит он сейчас или нет? Перед глазами все поплыло, и Никто вдруг с удивлением осознал, что даже тусклый свет раннего вечера режет ему глаза. Зрачки ощущались какими-то рыхлыми.

Молоха включил магнитофон. «Bauhaus», «Мученические стигматы». Зиллах открыл глаза: сначала один, потом второй. Провел рукой по волосам. Зевнул и потянулся, как кошка. Потом он взглянул на Никто, и его глаза загорелись зеленым огнем. Он сел, привлек Никто к себе и поцеловал его в губы.

Губы Зиллаха были кисло-сладкими, как вино, а его слюна была на вкус как свежая кровь. Никто проглотил эту слюну, и она придала ему сил, как кровавый коктейль из бутылки. В этой слюне было все. Вкус крови, слюны и спермы, бесшабашное пьянство и долгие, волшебные ночи и дни. Все. Никто по-прежнему хотелось пообщаться с «Потерянными душами?» – он проделал такой долгий путь, – но он больше уже не тосковал по семье. Ему уже не хотелось представлять себе, что Стив с Духом – это его потерянные братья. Теперь у него есть семья; он выбрал их, их ночной мир.

– Да. Пойдемте все вместе. – Только теперь Никто почувствовал, что он стал с ними на равных, и ему показалось, что Зиллах улыбнулся ему с одобрением.